Чуда не было.

Был отдых.

И сухие глаза Ниночки, в которых еще жила надежда, что уж теперь-то все будет… как-нибудь будет. Молчащая Янка, старавшаяся вести себя так, будто бы её вовсе здесь нет. И в противовес - ноющий княжич, который то грозился нажаловаться на нас, то требовал спасти его, то обещал сокровища, если мы его выведем и отпустим. Тихоне это надоело, и он княжича отключил. А потом сам вскрыл ему вены.

- Что? Этого не жаль. Все одно на виселицу, а так хоть польза будет.

И никто не стал возражать.

Правда, до смерти княжича не уморил. Процесс кристаллизации шел довольно быстро, и грязная миска, которую явно использовали, чтобы кормить пленников, постепенно наполнялась.

Не до краев, но и ладно.

Нас… не так много.

Сапожник впал в молчаливую задумчивость, схожую с хандрой. И мне это состояние настолько не понравилось, что я не удержала.

- Если сдохнешь, - сказала я, перебирая теплые на ощупь кристаллы, - Отуле придется растить ребенка одной. И его будут дразнить ублюдком.

- Что?

- Что слышал. Кстати, Яжинский её выгнал.

- С-сволочь он, - заикаясь, сказала Янка. И это были первые её слова. – Он… он… он чуть не убил маму! Когда сказали! И меня тоже…

И она расплакалась. А Ниночка её обняла. Я же спросила.

- Этот тебя в лесу поймал?

- Д-да… я думала, что заблудился. И он такой весь… такой… неопасный. А он… и я тут… и…

Она ревела, совершенно по-детски, уткнувшись в Ниночкино плечо. Та же утешала, нашептывала что-то. А Сапожник сидел, уставившись в одну точку, и покачивался. Взад и вперед.

Взад и…

И главное, выражение лица у него становилось таким вот, решительным. А потом он поднял голову и сказал: