Он знал, что для него это останется вечной, неразрешимой загадкой. Можно попытаться представить, через что вынужден проходить больной, представить боль, которая не исчезает сразу, раны, не закрывающиеся как по мановению волшебной палочки. Можно прочитать горы медицинской литературы, тысячи раз быть беспомощным свидетелем чужих страданий и смерти, но так и не суметь их постигнуть. Он способен лишь посочувствовать, но не испытать на себе. Иногда, Митос даже сожалел об этом, но чаще радовался, что навсегда избавлен от подобного опыта.

Он хотел выбросить это из головы, как выбросил, сняв с себя личину доктора Адамса, вдруг осознавшего тщетность своих усилий. А потом он влюбился в Алексу, столкнулся с необходимостью заботиться о ней, по мере того, как рак прогрессировал. Те последние несколько недель, были до сих пор свежи в памяти: Алекса все больше слабела, сломленная болью. Болезнь лишила ее всех желаний, жизнь превратилась в борьбу за еще один вздох, а все, что он мог сделать, это сидеть рядом, держа ее за руку, говорить, надеясь, что она слышит его голос.

И память вдруг вернулась…

* * *

Он переводил дыхание, после страстных любовных утех, которым только что предавался с Сарой, когда она, внезапно сев, положила руку ему на грудь и попросила:

— Расскажи мне об Алексе.

— Что? — Откуда она знает об Алексе? Он был уверен, что ни разу не упомянул ее имени.

— Память о ней невероятно сильна в тебе, — Сара осторожно коснулась пальцами его лба, — так много воспоминаний… Сколько тебе лет, Адам?

— Сара, я понятия не имею, о чем речь, — и с этих слов дело начало принимать неприятный оборот.

Она покачала головой.

— Нет, я поняла еще прошлой ночью, почувствовала в твоей крови. Ты самый сильный из всех, кто у меня был — древний, как само время.

Она говорила так, как тонкий ценитель мог бы рассуждать о букете вина многолетней выдержки:

— ты знаешь, какое это наслаждение?

— Нет, не знаю, Сара. Я думаю… — Митос попытался высвободиться, отодвинуться подальше, но она вжала его в постель, и он почувствовал, что тонет в ее странных светящихся глазах.

— Что ты делаешь? — выдохнул он едва слышно.

— Пытаюсь выжить, — прозвучал хриплый шепот, — и ты как никто должен меня понимать.

Она еще сильнее вдавила его в матрас, провела языком от ключицы до подбородка, отстранилась, облизываясь, потом, оскалилась по волчьи, и, впившись клыками ему в шею, начала сосать брызнувшую из раны кровь.

Митос почувствовал, как вместе с кровью из него уходит жизнь, будто она добралась до сАмого его квикенинга.

* * *

Он моргнул и вернулся к реальности, поймав на себе озабоченные взгляды друзей.