— А заказные убийства?..

— У тебя опять пустой бокал, тебе налить еще?

— Ну хорошо, скажи тогда, тебе это нравилось?

Да, конечно, ему это нравилось. Очень нравилось. Он был один, свободен, не зависел, в отличие от агентов из аналогичных государственных служб, ни от начальства, ни от корпоративных интриг. Он не нуждался в средствах, мог практически без ограничений передвигаться по миру и был очень, очень востребованным специалистом, к тому же имевшим право самому решать, браться или нет за очередное задание. А еще ему нравилось ощущение собственной исключительности: возможно, что именно это являлось для него самым главным. Кардинал доверял ему все более сложные дела, и он всегда справлялся: в Европе, Южной Америке, Азии, но чаще всего в Китае. Он был настоящей звездой в своем деле и знал это.

— Тогда почему ты ушел?

Гронский замолчал. Алина увидела, как по лицу у него скользнула тень, словно в театре опустили на несколько мгновений занавес, обозначая затемнением смену действия и декораций.

— Во время выполнения одного задания возникли некоторые обстоятельства… непреодолимой силы. И вследствие этих обстоятельств задание я провалил, причем дважды, первый раз оказавшись в больнице, а второй раз — в тюрьме.

Основное преимущество работы с наемниками в том, что их можно не спасать. Не выкупать, не обменивать, не вытаскивать из тюрьмы. Наемник — это человек вне законов: они его не ограничивают, но и не защищают. Три недели он провел в одной из самых страшных и хорошо охраняемых китайских тюрем, одно название которой наводило ужас на тех, кто хотя бы краем уха слышал о ее существовании. И в течение двадцати дней в темную и тесную, как шкаф, холодную камеру приходил человек, огромный, татуированный монстр, который избивал его до полусмерти. Тем, кто поместил его в эту тюрьму, нужна была информация, и они собирались получить ее любыми путями. Человек приходил в камеру всегда в одно и то же время, специально, чтобы за несколько часов до его прихода жертва уже начинала метаться, сходя с ума от ужаса перед предстоящим истязанием. Несколько раз палач задерживался, один раз даже часа на три, и тоже специально, чтобы дать зародиться надежде на то, что избиения можно избежать, и чтобы тем страшнее было наступающее потом осознание неотвратимости пытки. Обычно содержание в темном каменном мешке в сочетании с ежедневными жестокими побоями превращало человека в загнанное, объятое паникой, бессмысленное животное дней за десять. Но для тех, кто проявлял неожиданное упорство и силу духа, этот вид пытки был только первой ступенью на длинной лестнице, ведущей через такие круги ада, что и бойкое перо самого Данте запнулось бы при их описании. Кто знает, что стало бы с Гронским, начни он спускаться туда, откуда не возвращаются, но на двадцать первый день ему удалось бежать. По слухам, за последние шестьдесят лет это был первый случай, когда кто-то смог бежать из этой тюрьмы.