— Ну да, — Алина усмехнулась. — У меня редкий талант выбирать не тех мужчин. Хотя знаешь, я все чаще думаю, что это я какая-то не та. Наверное, я слишком требовательная. И у меня скверный характер. В общем, со мной мало кто может ужиться.

— Чистая правда.

Гронский улыбнулся широко и светло, и от этой улыбки Алина почувствовала себя так хорошо и свободно, что прикрыла глаза и откинулась на спинку дивана. Согревающий сердце виски, и негромкие слова, и зимняя сказка за окном, полумрак, полусвет, теплый мягкий плед вдруг слились в одно мгновение совершенного покоя и гармонии, которое, наступив, не уходило, и казалось, что оно будет длиться вечно.

— Расскажи мне еще что-нибудь, — попросила Алина, не открывая глаз. — Что-нибудь интересное. Про то, во что кто-то верит, кто-то не верит, а ты знаешь…

Гронский снова заговорил, а Алина слушала, и снова слова превращались в образы, яркие, насыщенные жизнью, и очень скоро она уже как будто шла между ними, словно в стране чудес. Покрытые причудливой вязью разноцветных татуировок молчаливые азиатские ассасины; юные девушки, одержимые злыми духами; монахи затерянных среди джунглей древних обителей; лисы-оборотни, контрабандисты, пираты, сумасшедшие ученые, а еще говорящие животные и стихийные духи воды, огня, земли и воздуха, принимающие облик прекрасных женщин или злобных уродливых ведьм. Высоко в ослепительно-лазоревом небе парил белый гриф, и Алине казалось, что кто-то летит, держась за его шею, и наблюдает за ней с высоты. Снежно-белый волк подошел к ней и посмотрел прямо в сердце умными серыми глазами, и Алине вдруг стало неловко от того, какой беспорядок царит у нее в душе, и она бросилась убирать раскиданные как попало вещи, которых вдруг оказалось очень много, и, чем больше она убирала, тем их становилось все больше и больше, а белый волк все смотрел на нее, пока не позвал по имени:

— Алина! Алина…

Она открыла глаза. Гронский мягко касался ее плеча и смотрел, казалось, прямо в сердце серыми глазами.

Алина потянулась, заметив, что полулежит, скрючившись под пледом, за окном уже глубокая, безнадежно поздняя ночь, а чашки, бокалы и бутылка убраны со стола.

— Прости, я, кажется, уснула, — сказала она.

— Давай я тебе здесь постелю, — отозвался Гронский. — Час уже поздний, а тебе нужно выспаться по-настоящему.

Алина с трудом выбралась из-под пледа и стояла, обняв себя за плечи, слегка покачиваясь и наблюдая сквозь полуопущенные веки, как Гронский выходит, возвращается с постельным бельем и быстро застилает диван.

— А ты где будешь спать? — сонным голосом спросила она.