Любовь любого мужчины к Аньли со временем всегда становилась его же смертью. И в этом была математическая гармония, как в простом уравнении.

Он быстро вытер рукавом кровь, брызнувшую из ноздри, а она украдкой слизнула языком кислую каплю, упавшую ей в уголок рта.

– Мне тяжело быть твоим палачом, – как будто оправдываясь, сказал ей Ояма. – От этого я сам как будто болею.

– Ты не такой, как все, самурай.

Она говорила так каждому, но в этот раз ее слова были правдой. Он был другим. Она поняла это сразу, полгода назад, когда Ояма, прибывший в «Отряд-512» на место умершего биохимика, впервые осматривал заключенных, шагая за бароном фон Юнгером и его переводчиком вдоль рядов женских клеток, держа папку под мышкой и опираясь на тонкий железный прут, как на трость. Ояма останавливался рядом с каждой клеткой и спрашивал у заключенных имя и возраст. В основном они от него просто шарахались, тряслись и скулили, самые отчаянные называли свой номер. Прут он не применял. Имена ему назвали только две женщины. Одна – русская из соседней клетки, Елена. Ее только что обрили, и она то и дело трогала голову или по привычке ею встряхивала; похоже, у нее еще недавно были длинные волосы. Она была в арестантской робе, но на шее ее висели золотые часы на цепочке. Аньли тогда удивилась, почему их у нее не забрали. Когда русская заговорила, Юнгер приказал ей молчать, а Ояме сказал с апломбом через переводчика:

– Эта – не для тебя. Елена особенная.

Аньли в который раз тогда подумала, что Антон Юнгер так старается быть похожим на отца, что превратил себя в его гротескную, карикатурную копию. В каждом слове и жесте Юнгера-старшего было достоинство, в младшем осталось только высокомерие. Красота и артистичность барона-отца обернулась в сыне рисовкой, позерством. Ум, сквозивший во взгляде отца, в глазах его отпрыска высверкивал искрами помешательства, одержимости…

Вторая женщина, назвавшая свое имя Ояме, была Аньли. Ояма поинтересовался, сколько ей лет, и она засмеялась:

– Больше, чем ты можешь вообразить.

– Ты выглядишь молодо. Я бы дал тебе не больше двадцати пяти, – спокойно сказал Ояма.

Она опять засмеялась, готовая к тому, что он ткнет ее железным прутом, но Ояма, напротив, прислонил прут к стене, раскрыл папку и погрузился в бумаги.

– Тут сказано, тебя взяли в плен рядом с Лисьими Бродами. Ты при этом убила двух вооруженных японских солдат голыми руками.

Она равнодушно пожала плечами:

– Правильно сказано. Они пытались меня раздеть и овладеть моим телом. Мне не понравилось.

– Тебе здесь вскрыли брюшную полость без анестезии, потом зашили. В отчете сказано, пока шла операция, ты смеялась.