Радист впервые поднимает на меня глаза. В них густая, тягучая, бесформенная тревога, и я вижу, что она ему очень мешает, она просится в рот, хочет оформиться в слова и его покинуть.
– Старшина, ты мне хочешь что-то сказать?
Он отводит взгляд. Облизывает сухие, растрескавшиеся губы.
– Я насчет капитана Деева… Тут товарищ замполит про него… мол, вражеский шпион… Я ему, товарищ Шутов, ничего не сказал.
– Кому?
– Ну как… замполиту.
– Про что не сказал, старшина?
– Ну как… Про шифровки. Я отдаю отчет, товарищ капитан, что это государственная тайна. Вы можете во мне быть уверены.
– Шифровки, – повторяю я ровно. – Да, это тайна. Что лично вам известно про шифровки, Артемов?
Он пугается.
– Только то, что капитан Деев отправлял их раз в три дня цифровым кодом. Содержание мне, конечно же, неизвестно!
– Вам известно, кому он отправлял шифровки?
Радист Артемов таращится на меня затравленно и вместе с тем напряженно, он так морщит лоб и межбровье, как будто у него свело мышцы. Наконец лицо его проясняется:
– Это вы меня проверяете?
Я киваю, внимательно глядя ему в лицо.
– Товарищ Деев, конечно, вам отправлял шифровки. Капитану Шутову. Отдел контрразведки СМЕРШ.
Я опять киваю, но на этот раз смотрю в сторону. Значит, Деев был не шпионом, а стукачом. Мне становится так обидно за его друга и командира майора Бойко, будто Бойко и мой друг тоже. И мой командир. Старшине Артемову не стоит меня таким видеть. Я вдыхаю и выдыхаю, и мои глаза снова становятся глазами бешеной крысы, и я холодно сверлю этим крысиным взглядом радиста.
– Держи рот на замке, Артемов.
– Так точно.