Он протягивает мне штык-нож, рукояткой вперед. Нож, который я забрал у убитого вертухая. Нож, который я метнул в тигра. Нож, который этой ночью распорол мой живот…

– А мертвец? – говорю я тихо.

– Какой мертвец? – Пашка тоже переходит на шепот.

– Безголовый живой мертвец. Которого я разрубил мечом.

Пашка смотрит на меня, отвесив нижнюю губу, потрясенно. Лесоруб на соседней койке размашисто крестится. Наконец на Пашкином лице проступает как будто бы понимание – и облегчение:

– Мертвецов там не было никаких – ни живых, ни мертвых. Это вам, товарищ Шутов, из-за дыма привиделось. У меня как-то дядька двоюродный угорел – так ему тогда тоже покойница жена все мерещилась и пальцем манила…

– А мое такое мнение, что товарищу не привиделось! – встревает вдруг лесоруб. – Это точно вурдалак был! Они ночью набег на город устроили, вурдалаки!..

В приоткрытую дверь лазарета просовывается бабка из староверов в платке и вязаной кофте, пропитанной кровью. На руках она держит подрощенного козленка со вспоротым брюхом, его мутные глаза с горизонтальными прочерками зрачков похожи на вытекшие желтки, копыта подергиваются. Он тоскливо ноет и вскрикивает – тоненько, как ребенок. Вслед за бабкой в помещение заходит медсестра Глаша в строгом платье под горло. У нее такие черные круги вокруг глаз, будто ее кто-то избил изнутри. Пашка смотрит на нее тоскливым собачьим взглядом.

– Дядь Иржи! К вам там целая очередь в коридоре.

Из-за ширмы выходит Новак. Увидев козленка, раздраженно машет руками:

– Я уже сказал, я не коновал! Я скот не смотрю!

– Так ведь что ж мы без козочек делать будем, – причитает бабка, – они ж нас кормят!.. Всех загрызли ночью, один остался козленочек!..

Доктор Новак неохотно осматривает рану на животе у козленка. Мотает головой, морщится:

– Не жилец он. – Новак оглядывает пропитанную кровью бабкину кофту. – Сама цела?

Бабка скорбно кивает и уносит козленка.

– Глаш, кто в очереди ко мне? – сварливо интересуется Новак.

– Там, дядь Иржи, почти все со скотом, есть даже теленок. Без скота только товарищ замполит Родин, жалуется на горло…

– Замполит же вроде в увольнительную уехал, – удивляется Овчаренко. – Майор Бойко сказал, у товарища Родина кто-то умер, вот он и отбыл.

Медсестра, не обернувшись даже на Пашку, опустив глаза, тараторит:

– …Говорит, застудился – шею не повернуть, и глотать не может. Только вы, дядь Иржи, теленка сначала бы посмотрели. У него пол-уха откушено, кровь… – Медсестра, вдруг застыв, вперяет взгляд в койку за распахнутой ширмой. Там, на койке, накрытое с головой мешковиной, лежит чье-то тело.