– Щас мы тебе поможем, чертов ты псих… – Лейтенант Горелик коротко ударил брыкающегося Новака ногой в ухо, выдернул свой ремень и принялся скручивать доктору за спиной руки.

Он как раз поднялся, когда на площадь, визгнув шинами, вырулил «виллис». На водительском месте – Кронин. Водитель – рядом, убитый. Сзади – раненый рядовой и оскаленный, возбужденно раздувающий ноздри сапер Ерошкин. И по этому его выражению, которое появлялось только во время боя, по отсутствию в глазах Ерошкина всегдашней тоски и скорби, лейтенант узнал, что случилось, еще прежде, чем это произнес Кронин:

– Они вошли в город!

– Артемов! Со штабом связь мне дай срочно! – Горелик толчком распахнул дверь, ворвался в радиоточку и тут же споткнулся о провод, тонкой черной гадюкой тянувшийся по полу от разбитой, искореженной армейской радиостанции РБМ к телефонной трубке.

Старшина Артемов лежал на спине в алой луже с перерезанным горлом; из надреза, всохшая в сгустки свернувшейся крови, торчала монета.

«К чему монета?» – успел подумать Горелик, прежде чем услышал за спиной короткий щелчок предохранителя, а затем выстрел.

Боли не было. Кто бы ни притаился у него за спиной у двери, он был мазилой и не попал. С такого-то расстояния! Лейтенант рванул из кобуры пистолет и с изумлением заметил, как расползается по гимнастерке на животе, огибая в ткани дыру, багровое, теплое. Но не попал ведь! Ему ведь даже не больно. Он обернулся и навел пистолет на стоявшего у двери невысокого, щуплого человека в заломленной набок кепке и почему-то в единственной кольчужной перчатке. Тот тоже целился в него, сжимая ТТ своей железной рукой.

В этот момент с опозданием пришла боль. Горелик выронил пистолет и стал медленно оседать – как будто кто-то невидимый, но значительно более сильный, чем он, навалился ему на плечи и придавил к полу.

Человек в железной перчатке выстрелил снова.

И тогда из валявшейся на полу поломанной черной трубки раздался голос, не мужской и не женский, древний, принадлежавший не человеку, но той же твари, что так больно давила Горелику на живот и на грудь:

– У тебя будет сын, но ты его не увидишь. Загадай, каким именем его назовут.

Он подумал, что сына назвать нужно Ваней. Потому что Ваней звали его отца, которого он тоже не видел, видел только на фотографиях. Он хотел объяснить это черной трубке, но не смог, а только выдохнул имя и больше уже не вдохнул.

А потом эта черная трубка стала огромной, стала просто тьмой и его поглотила, и во тьме он почувствовал прикосновение металла к губам. И рука в железной перчатке протолкнула монету ему за щеку. И убивший его человек произнес: