Солнце над головой – словно глазок в самопожирающее сердце ада.

Еще одним знаком было, что матушка Тиа отказалась пророчить, причем не с категоричным отказом, а с мольбой о милосердии под пронзительный хохот других старейшин и вдов в тени; никто не знал, почему она боится девочку, а она не объясняла, но, зажав зубом нижнюю губу, вновь и вновь чертила особую букву в воздухе перед собой. По матушке девочка будет скучать, среди прочего доверив голове куклы нести воспоминания о ней.

Социальные навыки матери отличались безразличием со времен клинического заключения в Юниверсити-Сити, штат Миссури, где ее запрещали посещать восемнадцать рабочих дней, на протяжении которых девочка скрывалась от соцслужбы и спала в брошенном «додже», чьи дверцы можно было запереть выкрученными вот так вешалками.

Девочка часто посматривала на открытый атлас и помеченный на нем чихом город. Она и сама родилась там, в окрестностях, в городке, носившем ее имя. Ее второй опыт из тех, что обычно изображались в нежных красках безразличными словами ее книг, произошел в заброшенной машине в Юниверсити-Сити, штат Миссури, от рук мужчины, который умел снять одну вешалку выпрямленным крючком другой и сказал ее лицу под его митенкой, что можно либо по-хорошему, либо по-плохому.

Самый долгий срок, когда она жила одним воровством из магазинов, – восемь дней. Не более чем умелый вор. Во время пребывания в Моабе, штат Юта, знакомый сказал, что у ее карманов нет воображения, и скоро был арестован и отправлен тыкать заостренной палкой в мусор на обочине шоссе, пока они с матерью проезжали мимо на самодельном жилом фургоне под управлением Пинка́ – торговца пиритом и самодельными наконечниками стрел, с кем мать не произносила ни единого слова, только сидела перед радио, раскрашивая ногти разными цветами, он однажды так сильно ударил девочку кулаком в живот, что перед глазами поплыли цветные пятна, и она вплотную нюхала ковер и слышала, как именно мать отвлекала Пинка своими губами от дальнейшего внимания к дочери. Тогда же она научилась перерезать тормоза так, чтобы авария откладывалась на время согласно глубине прореза.

Ночью на паллете в охряном сиянии ей снилась еще и скамейка у пруда под убаюкивающее бормотание уток, пока она держала нитку от чего-то с нарисованным личиком, парящего в небе, то ли воздушного змея, то ли шара. Другой девочки, которую она никогда не увидит и не узнает.

Однажды на системе межштатных магистралей страны мать заговорила о собственной безголовой кукле, за которую цеплялась в аду земных лет ее детства в Пеории и нервной болезни ее матери (на этих словах ее профиль скривился), когда мать матери отказывалась отпускать ее из дома, она еще попросила бродяг снаружи обить найденными выброшенными автоколпаками каждый дюйм своего жилища, чтобы отражать передачи Джека Бенни – богача, который, как верила бабушка, сошел с ума и стремится к мировому контролю мышления посредством радиоволны особой частоты и оттенка. («Такие злые люди не могут оставить мир в покое» – непрямая цитата или парафраз со слов матери за рулем, когда она одновременно курила и пользовалась пилкой для ногтей.) Девочка вменила себе задачу читать знаки и знать свою историю, прошлую и настоящую. Чтобы истолочь битое стекло в порошок, нужен час времени, кусок кирпича и прочная поверхность. Она воровала говяжий фарш и булочки, вминала толченое стекло в мясо, готовила на жаровне из лобового стекла в кузове брошенного «доджа» и многие дни кряду оставляла эти изощренные блюда на переднем сиденье, пока наконец принуждавший ее мужчина не воспользовался вешалкой, чтобы взломать автомобиль и украсть их, после чего уже не возвращался; вскоре мать выписали под опеку дочери. Укладка дисков внахлестку невозможна, но бабушка требовала, чтобы каждый колпак соприкасался с соседними, где только возможно. Так электрификация лишь одного передавала заряд всем, чтобы отразить бомбардировку волнами. Смертоносное поле отрубило радиоприемники во всем квартале. Дважды получив выговор за воровство электричества, старуха разыскала где-то генератор, который работал, пусть и шумно, на керосине и подскакивал и трясся возле бомбовидного баллона пропана рядом с кухней. В детстве матери иногда разрешалось закапывать воробьев, что сгорали на доме и испускали душу в единственной вспышке и облачке дыма в форме птички.