Он взглянул на жену, как будто счастливо избежавшую вопящей сирены будильника, и приподнял простыни, чтобы увидеть зреющий рост ее живота, подчеркивающий сильный изгиб бедер. Он всем сердцем ждал этого ребенка и надеялся на сына. Наконец-то он сможет что-то передать – и речь не об алкоголическом норове и эгоизме, которыми его самого наделил отец: нет, он – первый Маклиш в истории, который чего-то добился, который заслужил чужую похвалу.

Тут он увидел синяки на ее руке и почувствовал желчь во рту. Выпрямился и быстро задернул простыню, лишь бы не видеть жену. Ввалившись в ванную, вымылся в холодной воде. Он надеялся, что этот шок срежет глухую серую тяжесть, которую он так неуклюже влачил. В поисках бритвы Маклиш опрокинул чашку с зубными щетками и расческами в шумную раковину и уставился на их колючее предсказание на фоне фарфора. Что он сделал и сказал вчера ночью? Как он мог это допустить? Почему она его не остановила? Он привалился к холодной стене и устало поссал в направлении туалета.

Сегодня ему надзирать за сменой лимбоя – сменой потраченных на свежих, у поезда, набитого их тупыми телами. В этот раз с ними поедет дополнительный пассажир, и от мысли провести путешествие с Любовничком – в ящике, чтобы выпустить его в лес, – в голове надсмотрщика заколотило громче. Что ж, он хотя бы выспится: в пути это неизбежно. Хотелось тут же заползли обратно в постель, к теплу жены и приставшему аромату прошлого вечера, но он не посмел. Без него не будет смены, не будет поезда, и ужас просидит в рабском бараке лишний день.

Любовничка перевели в подвал, когда интерес лимбоя к его крикам и лаю достиг опасного уровня. Впрочем, причиной могла служить и его едкая вонь: даже после того, как пленника окатили из шлангов, она по-прежнему пронизывала все вокруг, и Маклишу стало казаться, что он приносит ее домой; он чувствовал на себе его запах, и это объясняло, почему жена вновь так отдалилась.

Мысли снова вернулись к Любовничку; его пленник определенно худел на глазах. Сменился его цвет: кожа цвета старой слоновой кости, сливочно-желтая, поблекла до желтушно-серой. Маклиш не мог взять в толк почему; циклопа кормили тем же, чем и остальных, и никто никогда не жаловался. Повара всегда одинаково готовили насыщенную и питательную кашу из сушеных бобов, кукурузного крахмала и фарша. Маклиш заключил особенно удачную сделку с местной живодерней и каждую неделю получал почти свежее мясо. Рабочей силе нужно было поддерживать форму, и он успешно доказал это Гильдии лесопромышленников, которые теперь выкладывали существенную сумму за питание. Конечно, это было бы тратой хорошего мяса – лимбоя все равно не видели разницы, – потому он умудрялся и хорошо их кормить, и неплохо подзарабатывать на стороне, так что все оставались довольны; вернее все, кроме Любовничка, который раз за разом швырялся мисками с дымящейся мешаниной в своих пленителей. Повар-китаец, заправлявший кухней, отказался возвращаться в погреб после третьей неблагодарной атаки.