– Инженер! – проорал он рядом с локомотивом. Такое прозаичное слово посреди отсутствия и безмолвия произвело успокаивающий эффект. – Инженер!

Он услышал смешок из-за пассажирского вагона. Развернулся и залез на платформу, чтобы увидеть другую сторону. На опушке была узкая поляна, словно лес срезали по прямой линии, и на ней-то, бок о бок в шеренге, стояли лимбоя – как ему показалось, словно потрепанное полковое построение перед смотром. Он плюнул и спрыгнул с их стороны, с пистолетом наготове. От шеренги снова донесся девчачий смешок. С боем в голове и растущей тошнотой, которую он мог списать только на предыдущее движение поезда, Маклиш подошел к ним, пытаясь обуздать свой гнев.

– Какого хрена вы тут ошиваетесь? ВЕРНУТЬСЯ В ПОЕЗД! – проревел он.

Смешок оборвался, и они закрыли глаза в одном медленном одновременном движении. Затем началось дыхание – то самое единое дыхание, какое они с Хоффманом услышали в ту первую ночь.

– Прекратить! Прекратить СЕЙЧАС ЖЕ! – заорал он.

Дыхание удвоилось в силе. Вдруг он растерялся перед их числом. Лимбоя оставались неподвижными, только их груди ходили в унисон. Единственное движение было в середине шеренги. Там стоял вестник, что-то прижимая к груди и медленно, напряженно поглаживая. Маклиш направился к нему, наступал, поднимая пистолет к его лицу.

– Вели им вернуться в поезд, – потребовал он, увидев способ перехватить власть над ситуацией.

Тут он понял, что у вестника в руках. Обвисшие полоски ткани разошлись – там покачивалось почти голое существо, чьи безжизненные конечности болтались вместе с движением. Маклишу хотелось спустить курок и покончить с этим, но он знал, что все и так уже кончено.

Глаза мертвого абортированного ребенка открылись и уставились в его. Дыхание прекратилось, и промеж лимбоя зашелестело что-то еще. Что-то змеилось в их рядах, потрясая их место на земле не скоростью, а огромной энергией. Маклиша толкнуло, словно поездом, и он лишился чувств; в секунду каждый орган в теле встал, как будто никогда не двигался. Все клетки уступили перед Ормом. Только бешеные глаза сверкали на мертвом лице, когда тело повалилось на землю.

Лимбоя показали на свои сердца и рассеялись в чаще леса со своим трофеем. Час спустя локомотив испустил дух, а его топка прогорела до холодного пепла.

Отчаянные подвижные глаза того, что было Маклишем, уставились на Любовничка, который все это время стоял за лимбоя и терпеливо выжидал. Даже в ослабевшем состоянии Любовничек сохранил достаточно воли, сил и навыков, чтобы собрать ветки и лозы и сладить примитивную волокушу. Он подтащил свое творение к трупу: он заберет Рыжий Мех домой, к своему народу, один из его желудков уже урчал.