– Я тебя не вижу, – повторил он едва слышно, уставившись в одну точку на уровне моей шеи, и протянул трясущиеся руки, трогая мое лицо – мягко, плавно, ласково очерчивая подбородок и соленые губы. – Ты плачешь?

– Нет, – соврала я, перебирая пальцами каштановые кудри.

– Что с моими глазами?

Я сглотнула желчь, и Коул снова погладил меня по лицу, давая силы, чтобы ответить.

– Это мэцубуси – порошок из толченого стекла и кварца. Он ослепляет, Коул. Навсегда. Но я найду способ все исправить! Найду. Я клянусь тебе.

К счастью, сдерживать клятвы – моя коронная фишка.

Эпилог

Эпилог

Толченая гвоздика. Так пахли ее волосы, когда он помогал заплетать их в длинную тугую косу. Порошок из жареных какао-бобов. Она любила залить их горячим молоком и мятным сиропом, чтобы получился изысканный вкус, свежий, но согревающий, как их объятия под велюровым одеялом. Серо-голубая свеча. Такого же цвета был залив озера, когда они лепили песчаные замки на его берегу.

– А я думала, ты готовишь нам «Маргариту».

Джулиан шикнул. Ферн со скрипом отодвинула стул и уселась напротив. Губы у нее были синие, точно ежевика, соком которой Джулиан начертил на дне чана раздвоенное солнце.

– Это не сработает, – уверила его Ферн, но Джулиан постыдился бы носить фамилию Дефо, если бы не попытался.

– Проклятье!

Бледный шрам, рассекающий ладонь, снова открылся и закровоточил. При встрече с Одри Ферн даже не заметила, чтобы у нее был точно такой же, но это и неудивительно: у той шрам давно зажил, ведь это не Одри пыталась нарушить священную клятву день ото дня.

Джулиан, в который раз претерпев неудачу, швырнул медный чан в стену вместе с кипой трав, а затем обмотал скатертью руку.

Амброзия, рассыпанная по полу и впитавшая в себя его кровь, капающую сверху.