–
Мы успели встретиться глазами, а спустя секунду она исчезла, признав поражение. Выражение серых глаз, сосредоточенных и спокойных, как у нашей матери, врезалось в мою память навсегда.
Шеду, ссутулив спину, сверкнул узкими зрачками, оглядывая зал. Увидев Зои, он застопорился, будто не в силах сладить сам с собой и решить, что делать. От этого тело его затрещало, разрываясь на части. Шерсть начала сходить, уступая обычной коже. Исчез скорпионий хвост, а следом за ним – когти и уши. Когда рубиновую радужку сместила болотная, Сэм закричал, падая навзничь, а то, что сидело у него внутри, издало обиженное мяуканье и выпрыгнуло наружу вместе с рвотой.
– Фу, – сказал взъерошенный Эго, принявшись судорожно вылизывать грязные лапы. – От этого смертного воняет псиной! Его кровь испорчена. Мы теперь тоже воняем!
– Зато он жив. И Верховная тоже, – замурлыкал Блуд довольно.
– А я хочу есть, – вздохнул Спор и покосился на Сэма, бездыханно лежащего на том же месте, где он стоял. – Хм, надо было сожрать его внутренности. Еще ведь неизвестно, когда нас покормят.
Зои подорвалась к нему и уложила на спину. Поместив голову Сэма к себе на колени, она запустила пальцы, усеянные кольцами, ему в волосы. Огненные, они слиплись от пота, прилипая к его лбу. Сэм часто дышал, словно оправляясь от гриппа, и, открыв глаза, уставился в потолок.
– Господи, – прошептал он. – На хрена я в это ввязался?
Зои звонко и истерично рассмеялась.
Солнечная метка, горящая вокруг запястья Коула, медленно угасла, и боль, пронзающая плечо, сделалась терпимой. Размяв руку и немного придя в себя, я тут же прильнула к Коулу, как только он оказался рядом.
– Как думаешь, сколько у тебя переломов? – встревоженно спросила я, ощупывая его посиневший висок со свежим кровоподтеком.
– Около восьми, не меньше. Это если считать все сломанные ребра за один.
Коул натянуто улыбнулся, так исступленно, что я не сдержалась и поцеловала его. Моего веса хватило, чтобы его колени подогнулись, утягивая нас обоих на пол. На нем не осталось живого места: руки в лиловых синяках; живот и щеки, исполосованные когтями-лезвиями; волосы, спутанные и промокшие в крови, что раскрасила Коула, как камуфляж. Он опустил навахон рядом, и я осторожно переняла его горячую ладонь в свою, холодную, прижимая к своей щеке.
– Поздравляю, – сказала я. – Ты мой атташе.
Он кивнул, но тут же встрепенулся, услышав за спиной надрывный кашель. Исаак дополз до фонтана и, оторвав лоскут от своей несуразной полосатой рубашки, в которой и сбежал из школы Бёрлингтона, перемотал обрубленное запястье.