Пальцы потянулись к шее, обожженной драгоценным жемчугом. Освещенные крыльями мотылька, Вестники даров сверкали так ярко, что слепили – безупречно белые, как звезды на черном бархате неба. Все жемчужины до единой.
– Черт! – воскликнула я, подняв к лицу скрипку. – Это что же… Если я хочу сочинять заклинания, мне теперь везде придется со скрипкой таскаться?!
– Что поделать. Какая Верховная – такие и заклинания…
Я вздрогнула от этого голоса, и мне в спину что-то вонзилось. Лезвие разодрало кожу вместе с кофтой, вырезая на мне причудливые фигуры, как на хеллоуинской тыкве. Я поперхнулась собственным визгом, согнувшись к земле, но чувство никуда не делось. Лезвие повело в сторону: оно выточило на мне ровный круг, а затем безукоризненной линией разделило его на две симметричные половины. Я не видела, но ощущала: эти движения, вырванные из нашего с Джулианом детства, нельзя было ни с чем спутать. Только если раньше он рисовал кистью и хной, теперь же это был нож.
– Мы – одно целое, – прошептал Джулиан, стоя позади, и висок обожгло горячим дыханием и запахом мятной жвачки и кофе. – Слушай Нимуэ. Слушай будущее. Ты знаешь, какую мелодию должна мне сыграть. Рожденное вместе, оно должно и умереть вместе.
Я упала на колени, а когда нашла в себе силы встать и дотянуться дрожащей рукой до спины, видение исчезло. Как последний вздох башни, оно было ее напутствием. Это видение забрало с собой и парализующую боль, и набежавшую кровь, и татуировку из шрамов, которая когда-то воплощала нас с Джулианом. Ныне же символ уродства и зверств, эта татуировка все расставила по своим местам.
– Я придумала… Придумала… – зашептала я, судорожно рисуя пальцем на двери отпирающий знак. – Надо выбираться отсюда, пока совсем чердак не потек… Перестань разговаривать сама с собой, Одри! Ты же не хочешь напугать Коула? Не хочешь!.. А что, если… Все, замолчи!
Я прикусила себе язык и, сконцентрировавшись, открыла дверь. Точнее, просто пробила стену: она осыпалась крошкой, образовав дыру высотой в мой рост, и я вышла из башни, встреченная ярким солнечным светом и Ворожеей.
– Ты опоздала, – сказала она, стоя под пихтой со спиралевидными узорами, светящимися на коже, и в утепленной накидке с цветами Самайна.
Я почувствовала жжение, расползающееся вокруг запястья, и поднесла к глазам руку: метка атташе стремительно белела.