Ошибка. Огромная, самонадеянная ошибка победителя, — бесстрастно констатировал его разум. — И теперь он ищет выход, который определит все на годы вперед.

Эйфория праздника умерла. На повестке дня стояла катастрофа.

Азов — ключ к южным морям, выстраданный в двух походах, стоивший тысяч жизней и миллионов из казны, — был осажден. И все трое, лучшие умы государства, осознавали: крепость, скорее всего, падет. Надежды не было, ведь Петр, в своем неуемном стремлении явить миру блеск новой России, сам создал для этого идеальные условия. Желая, чтобы славу победы над шведом разделили все, он созвал в столицу на празднование мира всю военную элиту. Лучшие полководцы, самые опытные, самые толковые артиллерийские офицеры — все они были здесь, в Петербурхе, в этом зале, пили вино и танцевали менуэты, пока на дальних рубежах турецкие янычары атаковали стены обезглавленного, оставленного на произвол судьбы гарнизона.

Это была военная ошибка, просчет государя, который мог стоить ему слишком многого. Тяжесть этого осознания делала тишину в зале почти невыносимой. Первым не выдержал Меншиков, нервно побарабанив пальцами по столу.

— Не кручинься, мин херц, — его голос прозвучал вкрадчиво, почти заискивающе. — Дело поправимое. Да, проморгали басурмана, грех есть. Так ведь по какому поводу проморгали! Победа! Великая! Да и что тот Азов? Дыра. Вернем. Прикажи только, государь, и мои орлы…

— Твои орлы, Данилыч, тут, за столом, икру жрали, пока моих солдат на стенах режут! — рявкнул Петр, с силой ударив кулаком по столу. Карты подпрыгнули. — Молчи уж лучше!

Меншиков съежился, однако тут же оправился. Он знал своего государя: ярость того была страшна, но отходчива, и важно было не испугаться, а направить ее.

— Так я ж не о том, государь! Я о деле! Что теперь языком чесать? Действовать надобно! Немедля!

Петр поднял на него тяжелый, налитый кровью взгляд.

— Ну? Действуй. Предлагай.

Взгляд Меншикова метнулся к Брюсу, словно проверяя, не опередит ли его этот молчаливый колдун. Шотландец молчал, неспешно набивая свою трубку. И светлейший князь, почувствовав свободу, перешел в наступление.

Меншиков расправил плечи. Его голос, избавившись от заискивающих ноток, обрел прежнюю силу и уверенность. Он говорил как полководец, как хозяин, уже видящий перед собой грядущий триумф.

— План мой прост, Государь! — повернувшись к карте, он накрыл тенью все южное побережье. — Нечего тут мудрить да хитрить. Нужна армия. Большая, злая, быстрая. Прямо отсюда, из Петербурха, двинем гвардию — Преображенский и Семеновский полки. Пусть косточки разомнут. В Москве к ним присоединятся полки князя Голицына и мои, что под Смоленском стоят. Соберем кулак тысяч в тридцать сабель. С Божьей помощью, через месяц-два будем под Азовом.