Мне захотелось выйти на воздух.

Над верхней террасой в вечереющем небе зажглись первые, самые яркие холодные звезды. Черный лес вдалеке был непроницаем, как космос, он дышал холодом и таинственной тьмой, в его глубине представлялись сокрытыми обиталища потусторонних существ и сказочных чудищ, но я знал, что сейчас где-то неподалеку Граф и Захар прикапывают в болотистом грунте тело псаря Николая. Я даже увидел как будто эту картину: неглубокая яма сочится затхлой водой, Захар, кряхтя и жалуясь на больную спину, бросает туда плотно укутанный в пластик продолговатый белесый сверток, а рядом бесстрастный подтянутый Граф посматривает на часы и светит ручным фонарем.

Справа у лестницы мелькнул красноватый отсвет. На ступенях сидел Скип и курил. Он сутулился, согнутые колени длинных ног торчали вверх, и это делало его похожим на странное изваяние, грифона или горгулью, ожившее и сменившее крышу замка на сумрачный угол террасы.

Я подошел и сел рядом. Скип покосился, но ничего не сказал. Огонек сигареты, разгоревшись с едва слышным треском, резкими тенями и светом очертил его горбоносое худое лицо. Он молча протянул мне открытую пачку. Я покачал головой.

– Бросил.

Мы еще помолчали. Я смотрел в сторону леса, не появятся ли огни фар. Минуты тянулись медленно, как густой темный сироп.

– Ждешь кого-то? –  наконец спросил я.

– Филиппа. Едем сегодня готовить его курсовой проект.

– Что за проект?

– Узнаешь, –  усмехнулся Скип. –  Если задержишься здесь.

– Как ты стрелял по смещенным мишеням вслепую?

Он повернулся ко мне. В черных глазах красными точками вспыхнули отражения тлеющей сигареты.

– Мне Лиза помогала.

В легких сумерках еле слышно вздохнул и затих ветерок, как будто легкий сквозняк из мира иного прошелестел по траве, когда кто-то на миг приотворил двери.

– Ты верующий? –  спросил Скип.

– Скорее агностик.

– Тогда, может быть, не поймешь…

Он щелчком отбросил окурок –  тот взлетел по широкой дуге, рассыпая мелкие искры, и исчез в темноте, как сгоревший метеорит –  и закурил снова.

– У меня мать очень верующая была. В церковь ходила. Все пыталась меня молитвам учить, но я плохо запоминал. Осталось в памяти только начало какого-то псалма: «Благословен Господь Бог мой, научаяй руце мои на ополчение, персты мои на брань» –  типа того. Мне понравилось, вот и выучил. Я биатлоном занимался, в восемнадцать мастера спорта получил. Потом в спецназе служил, по контракту, снайпером разведроты, и, когда на задачу выходили, повторял про себя часто. Ни одной царапины не получил за десять лет службы. И не промахнулся ни разу, вот так.