Мне вспомнился Аристарх Леонидович, которого мы бросили умирать в его башне. Стала ли она ему мавзолеем? Воспользовался ли «наганом» Графа или задохнулся в дыму? А может быть, ему удалось спастись? Потом я вспомнил про Алину: так странно, что она появилась здесь в это время. Почему Алина хотела в меня выстрелить? И почему хотел я?

Мне казалось, что я должен вспомнить о чем-то еще, но не помнил, о чем и о ком.

По моим щекам текли капли. Я думал, что это слезы, но поймал одну языком –  она была пресной, –  и понял, что это всего лишь дождь.

У меня было такое чувство, что я будто бы умер, только почему-то задержался еще на земле, и сейчас уже наконец разверзнется сакраментальная мистическая воронка, забрезжит свет в конце тоннеля, явятся ангелы или просто наконец обрушится благословенное, слепое ничто.

Похоже, что в моем случае победила консервативная трактовка мистического. Ангел действительно появился. Он подполз ко мне по мерзлой траве и профессиональным жестом проверил на шее пульс. Я скосил взгляд: у ангела было милое круглое личико и знакомые блестящие карие глазки.

Пискнула рация.

– Группа эвакуации, я Усадьба-1… квадрат 51–64… да… живой… она предупреждала, что их будет двое… нет… нет… нет… жду группу.

Я повернул голову. Слева от меня на возвышенности полыхала Усадьба, и на пустоши было светло, как в первый день наступившего Армагеддона. Крыша полностью скрылась в косматом пламени, из окон вырывались торжественно-грозные языки огня, густой дым превращался в тучи, чтобы потом где-нибудь в другом месте пролиться дождем из гари и пепла. То не было уничтожительным пламенем, что некогда испепелило Содом и Гоморру.

Усадьба Сфинкса горела как маяк, указующий путь.

Как сигнальные огни на горных вершинах.

Это был божественный пламень факела Прометея.