Мой дед служил в армии, вспомнила я вдруг, и темное облако качнулось вокруг моей головы. Наверное, отец у него этому фокусу научился.

Секунды текли медленно, я стояла, тяжело дыша, ожидая, что сейчас он ударит. Может быть, один раз, может быть, два. А может, будет бить, пока я не упаду. Может быть, он выстрелит мне прямо между зажмуренных глаз. Может быть, они сделали это и с Коди.

Хуже всего, когда не знаешь. Тогда страх проникает в тебя, разъедает внутренности, как кислота, и ты живешь с дырой в груди, в которую вытекает все, что до этого составляло твою суть. Остается только черный, липкий, парализующий страх. Иногда мне казалось, что меня сейчас вырвет страхом.

Кто-то рассмеялся, а потом дверь захлопнулась. Я опустила руки и открыла глаза. Было все так же темно.

Может быть, в этот раз он просто ушел. Иногда они ничего не делали, просто смотрели, как я стою, как начинают дрожать от усталости мои вытянутые руки. Один раз я стояла так долго, что охранники трижды менялись.

А может быть, он сейчас откроет дверь снова. И снова рассмеется. Когда он учил меня драться, он тоже часто смеялся. Никогда не думала, что его смех будет звучать… так.

— Выход есть, — сказала я себе беззвучно, так же, как говорила уже много раз.

Язык был огромным и распухшим, с трудом ворочался в пересохшем рту. Я села на пол, обхватив колени руками, и принялась жевать влажный рукав. Руки мелко дрожали.

— Выход есть, просто я сейчас его не вижу. Я что-нибудь придумаю.

Но мысли путались, я не могла сосредоточиться. Слова потеряли свою силу. Правда заключалась в том, что я просто не способна была ничего сделать. От меня больше ничего не зависело. Вначале я еще думала о том, чтобы пройти через это и сохранить лицо, прикидывала, что я скажу во время допроса, как именно попытаюсь выкрутиться, но теперь… Мне просто хотелось, чтобы все это закончилось — с любым результатом.

И именно тогда дверь открылась, впуская в камеру полковника Валлерта.

Глава 23

Глава 23

Потом я узнала, что была глубокая ночь. Под глазами полковника залегли темные круги, подбородок покрывала щетина. Взгляд был холодным, пронизывающим. Таким взглядом смотрят через оптический прицел.

— Здравствуй, Корто, — сказал он. — Поговорим?

Какая-то сила вытолкнула меня из камеры, на запястьях снова защелкнулись наручники. Медленно переставляя ноги, я пошла вперед, за одним из безымянных охранников.

Поговорим — это хорошо. Это значит, что меня пока не собираются убивать.

Поговорим — это плохо. Они могут решить, что боль сделает меня более разговорчивой.