— Для крысы — возможно.

— Чем крыса хуже человека?

Олег смотрит на меня удивлённо.

— Я где-то читал, что человек, съевший пищу, к которой прикоснулась крыса, забывает своё прошлое, — говорит он. — Ты, часом, не разделяешь с ними трапезу?

— Возможно, я так и сделал бы, если б верил в подобные сказки.

— Хочешь что-то забыть?

— Много чего.

Олег молчит несколько секунд, затем меняет тему:

— Страх никогда не будет предметом гордости, — говорит он.

— Странно слышать это от человека, стоящего вне морали.

— Почему? — мой друг, кажется, искренне удивлён.

— Опомнись, Олег! Ты продаёшь мёртвых детей.

— Неправда, — он отрицательно качает головой. — То, что я продаю — то, что мы продаём — никогда не было детьми. Все эти «сирены», «циклопы» и прочие монстры изначально являются товаром. У них нет иного предназначения. Этих созданий никто не лишал детства, потому что у них просто не могло его быть.

— С этим не поспоришь.

— И не надо. Мы не убийцы. Наша торговая деятельность не касается ничего живого или того, что могло бы быть живым. Ни один из уродов, сходящих с конвейера нашего завода, не жил ни секунды. Поэтому моя совесть чиста.

Что ж, если Олегу угодно тешить себя этой сказочкой — ради Бога. Интересно только, почему он с «чистой совестью» вот-вот заработает синдром Эксифера.

— Ладно, как знаешь, — говорю я примирительно. — И всё же крысы ничем не хуже людей.

— Разве что в универсальном смысле.

— Не скажи.