Губы Мишель неслышно шевелятся. Она оставляет попытки одеться.

— Я не слышу.

— Я… для нас! — доносятся обрывки ее крика.

— Не слышу.

Она ползет ко мне, скользит коленями в крови. Падает на живот. Поручень вырывается у нее из рук. Вид ее ужасен. Наверное, такими принято изображать грешников в аду.

— Милая, да ты просто мясник, — бормочу я, отодвигаясь от нее. От одной мысли, что она прижмется ко мне, к горлу подступает тошнота.

— Я сделала это для нас! — кричит она мне в лицо. — Ты же хотел его смерти! Вот он! Смотри! Я сделала это за тебя!

Она перегибается пополам и извергает из себя остатки ужина. Запах в каюте становится просто невыносимым. Мишель глухо рыдает, стоя на коленях. Пальцы ее, вцепившиеся в поручень, совсем побелели. Кажется, будто она молится, воздев руки. Она еще пытается что-то сказать. Губы ее не слушаются. Единственное, в чем мне хочется ей признаться сейчас, — в том, что я с удовольствием убил бы не Джека, а ее.

— Убери его! Слышишь? Побудь мужчиной, черт тебя подери!

Вода устремляется вниз бурным потоком. Я почти лежу на крутом трапе, зажмурив глаза, и пережидаю, пока она схлынет. Тело Джека будто из свинца. Я никак не могу пропихнуть его вверх, оно цепляется руками, коленями, даже голова его, свесившись на бок, норовит заклинить туловище в тесном проходе. Пенный поток заливает меня, я отфыркиваюсь, как морское животное, в коротком коридоре уже по щиколотку воды, и ярость, злость на себя, на Мишель, на этот упрямый кусок мертвого мяса придают мне сил. Очередная волна захлестывает меня с головой, горько во рту, жжет глаза, но тело уже исчезает, смытое за борт. Люк отрезает шум волн. Покойся с миром, чувак.

Хлюпая ботинками, добираюсь до трапу в рубку. Мишель по прежнему висит на поручнях. Совершенно обессилела.

— Порядок? — невозмутимо спрашивает Матиас, когда моя голова просовывается в рубку. Интересно, что им сейчас мешает треснуть меня по голове рукоятью пистолета и так же сбросить в море?

— Порядок, — отвечаю устало.

Матиас кивает и отворачивается.

— Надо бы воду откачать, — говорю я.

— Сначала приберись, — произносит он, не поворачиваясь.

Тело Мишель кажется обжигающе горячим. Она безвольна, как кукла. Кое-как стираю с нее кровь мокрым полотенцем. Привязываю к койке. Обвязываю одеялом. Нахожу и выбрасываю орудие преступления — нож для разделки рыбы. Часа два, не меньше, монотонно матерясь, драю палубу пенной жидкостью. Работа удерживает меня от вспышек ярости. Вылить за борт ведро красной воды — целая проблема. Приходится курсировать через рубку и обратно. Каждый раз, когда я выплескиваю содержимое за борт, в промежутке между волнами, я жду, что здоровяк Кимо выстрелит мне в спину или просто наподдаст ногой. Но он старательно делает вид, будто дремлет, хотя я чувствую затылком его изучающий взгляд.