— Понимаете? Ваша болезнь заключалась в том, что сетчатка вашего глаза стала ощущать огромное количество лучей с более короткой волной.

— Почему именно с короткой?

— Да потому, что вы видели продолжение радуги не в наружную сторону красных лучей, а внутрь, в сторону фиолетовых именно с более короткой волной. Вот эти-то лучи, смешиваясь с лучами видимого спектра, создали для вас целый ряд новых цветов и, накладываясь на старые, спутали и их. Ведь вы знаете, что если смешать желтую краску с синей, то вы увидите зеленую. Таким же образом разные комбинации видимых нами лучей с невидимыми для обычного глаза, но ощутимыми для вас, создали пеструю картину, так огорчавшую вас.

— Ясно. Ну, а почему же я стал каким-то ясновидящим. Почему я стал видеть насквозь?

— И это вполне понятно. Повторяю, пространство вокруг нас наполнено всевозможными лучами. Мы видим из них лишь небольшую долю. При этом лучи с очень короткой длиной волны имеют свойство проникать через многие тела, особенно органического происхождения. Таковы, например, лучи Рентгена. Мы ловим их на фотографическую пластинку или на особый экран, а вы их видели собственными глазами. Эти-то лучи, отражаясь от более плотных предметов, от строчек, написанных чернилами, просвечивали сквозь различные оболочки и давали очертания, улавливаемые сетчаткой ваших глаз.

— Но откуда же они берутся, эти лучи с короткой волной?

— Я вам говорю: оттуда же, откуда и все остальные, от многих источников света.

А наиболее жесткие, как говорят, то-есть наиболее проницаемые, знаменитые лучи Милликена, идут откуда-то из космических пространств. Возможно, что именно их вы видели, когда читали письма в запечатанных конвертах.

Тимми почудился какой-то намек в последних словах, — он вспомнил ограбление банка, в котором он сыграл такую странную роль, и нахмурился.

Но радость его была слишком велика, чтобы надолго поддаваться мрачным настроениям.

— Почему же, однако, все это так внезапно прошло, профессор?

Доктор развел руками.

— Сильное сотрясение, самое воспаление мозга могли произвести изменения в мозговых центрах, отозвавшиеся на работе ваших глаз.

— Скажите, а может это повториться?

Профессор пожал плечами.

— Почем я знаю? Я впервые встречаюсь с такой болезнью.

Тимми встал и начал прощаться.

— Так значит, мы видим мир таким, как он есть, только потому, что наши глаза устроены так, а не иначе. А если бы они были у всех такими, как у меня во время болезни…

— То это не называлось бы болезнью, и мир выглядел бы совершенно иным. Ведь даже дальтонисты видят его не таким, как мы с вами.