Я обернулся. Передо мной, засунув руки в карманы просторного пальто и поеживаясь от холода, стоял низенький, круглый человек в пенсне, с остренькой темной бородкой и жидкими усиками. Это был Алексей Юлианович Туровский, мой давнишний знакомый, с которым я встретился впервые лет пятнадцать назад, во время моих странствований по Туркестану. Мы не были с ним друзьями, но было общее, что сближало нас невольно: он был геолог по профессии, и уже по одному этому — бродяга и цыган, как и я, грешный.
— Что поделываете, Николай Яковлевич, — спросил он, протягивая мне руку и отворачиваясь спиной от резкого ветра.
Я пожал плечами и ответил:
— Думаю о других морях и о другом небе, глядя на эту лужу.
Туровский нахмурился.
— Да, здесь стало неприветливо за последние годы. Настолько неприветливо, что начинает внушать серьезные опасения.
Я посмотрел на него внимательнее.
— Что вы этим хотите сказать?
— А вы разве не читаете газет? — вопросом на вопрос ответил Алексей Юлианович.
— Откровенно говоря, не слишком усердно. Больше насчет происшествий.
— Напрасно. Сейчас, и помимо происшествий, что-то страшное творится на земле.
— Вы говорите насчет морозов в мае месяце, которые трещат на нашем севере. Но ведь такие случайные капризы погоды бывали и раньше, и большой беды от них не происходило.
Туровский покачал головою.
— Это не случайные капризы, как вы говорите. Уже третья зима, как климат почти повсеместно становится более суровым.
В позапрошлом и прошлом году еще можно было говорить о запоздалой весне и случайных заморозках, но сейчас… Знаете ли вы, что Архангельск, Мурманск, Онега, Кемь не освободились до сих пор от снежного покрова, а на Северном Урале завывают метели и вьюги. Что озимые погибли от мороза почти на всем- протяжении от Ладоги до Вятки и дальше на восток. Да вот и здесь… — он махнул рукой по направлению к парку: — в ложбинах до сих пор не стаял снег… Разве это когда-нибудь бывало?
— Что же это значит? — спросил я, сильнее съежившись от холодного ветра, точно услышав в нем дыхание снежных бурь на просторе унылой тундры.
— Это значит, что, если дело пойдет тем же темпом, то года через два мы здесь в Ленинграде будем в июле ездить на санях и кутаться в шубы.