Газеты по этому поводу болтали обычный вздор, хватаясь за первое попавшееся объяснение, но, по-видимому, больше всего склонны были приписывать нежданное бедствие внезапному ослаблению солнечного излучения, хотя определенных данных в пользу этой гипотезы не было никаких.

Так или иначе, беспокойство начинало охватывать широкие круги населения Старого и Нового Света.

Что касается меня, то все это время я жил в состоянии непрерывного нервного напряжения, словно ждал чего-то. И действительно, в один из этих странных июльских вечеров, когда бледное, немощное солнце освещало необычную картину города, одетого в снежный саван, — я получил коротенькую телеграмму:

«Важные сведения о нашествии льдов. Приезжайте немедленно Вырицу Туровский».

Разумеется, я не стал медлить. С первым же поездом, отвозившим с Детскосельского вокзала несколько хмурых субъектов, природе вопреки, наперекор стихиям, отбывавшим в это странное лето неизменную дачную повинность, — я выехал из Ленинграда.

Дача Туровского стояла на высоком берегу Оредежа, в сосновом лесу, и глядела неприветливым облупленным фасадом на остатки беседки с провалившейся крышей и запущенные заросли шиповника и малины.

Хозяин, небритый, со взъерошенными волосами, одетый в какой-то засаленный архалук, встретил меня на единственной сохранившейся дорожке, ведшей к спуску на реку; он ходил взад и вперед в мрачной задумчивости, потирая поминутно руки не то от холода, не то от волнения.

— Ну, вот и вы, — сказал он, увидев меня, и отвечая рассеянным рукопожатием. — Я, кажется, могу предложить вам новые впечатления, по которым вы так стосковались.

Я в изумлении взглянул на Алексея Юлиановича, так как ожидал совсем другого разговора. Но он уже замолчал и торопливой походкой направился к дому. Мне не оставалось ничего другого, как следовать за ним.

Поднявшись в верхний этаж по скрипучей ветхой лестнице, Туровский ввел меня в просторную комнату, служившую ему, очевидно, рабочим кабинетом. Большой стол был завален книгами, планами, бумагами, на стене висела огромная карта обоих полушарий, испещренных цветными линиями и цифрами; на подоконнике стояла тарелка с недоконченным завтраком и недопитый стакан чаю, в котором плавали три или четыре мухи; углы комнаты были затканы паутиной. Два шкафа с книгами и два стула завершали обстановку, при чем один из них был на трех ножках и предусмотрительно приставлен к стене в угол.

— Знаете ли вы, в чем дело? — внезапно обернулся ко мне хозяин, как только мы вошли в кабинет, и, не давая ответить, перебил себя отрывистой фразой: — Исчезает углекислота — вот в чем весь ужас.