Змей подскочил так, что легонький стул опрокинулся:

– Ну и? От жизни такой хоть в сказку, хоть на орбиту! Ты вон всю жизнь по объектам промотался, а нажил что? Третью группу!

– Не охренел ты судить меня?

– Всю жизнь гнали – давай, взрослей уже! Дошло до денег, и я сразу ребенок. Я так понимаю, смысл всей возни в том, что работать я должен как взрослый, а платить мне можно, как дитенку. Нормальный заход, че!

Отец не ответил. Змей поднял стул, оперся на спинку. Выдохнул без прежнего запала:

– Я, вроде как, из решета выскочил. Престижная профессия, все дела. Но правильно так, чтобы не рваться и выскакивать.

Папа беззвучно поиграл пальцами на невидимых клавишах и сменил тему:

– Сын, кончай голову сушить. По тебе самому две такие девки сохнут, аж мне завидно. Вот реально же херней страдаешь!

– Это сегодня сохнут, а через десяток лет, кого бы я ни выбрал, пойдут жалобы, что меня дома нет пятилетками. Что Новый Год чаще секса. “На кого я потратила лучшие годы”, короче. Насмотрелся, хватит!

Змей тоже выложил обе ладони на стол.

– Хорну я говорил, могу и тебе повторить. У меня будет сытая семья – или не будет никакой. Дома, конечно, чистенько и красивенько – только вот нет работы.

– Вообще-то, есть, – папа тяжело-тяжело вздохнул, – но ты прав, зарплата строго на еду, ничего сверх. Ни пропить, ни накопить. Хотя! Ты же реально можешь попросить помощи у Снежаниного папы. Сам видишь, не до гордости.

– Приползти к порогу и сыграть возвращение блудного сына я всегда успею, – Змей покривился:

– Вот бы нам эту тему с играми предложили года три назад… Ну, хотя бы, два! Теперь что же, мне училище бросать, куда я с таким напрягом влез? Нафига мы тогда за флип столько денег выкинули? Квартиру купить могли!

Помолчав, Змей подтянул к себе планшет и принялся искать в нем что-то:

– Помнишь, в клуб такой пацан ходил здоровенный, Абдулла звали? Вот он письмо прислал, – Змей протянул отцу приборчик, – сам посмотри.

Отец медленно и тихо забормотал в нос:

“… Посчитали за чурок и обоих забили арматурой. Что папа тут жил со времен Горбачева, а мама вообще родилась при Брежневе, никого не парило. Волосы черные – значит, чурки. Меня, как в шпионском кино, пятиюродные родичи ковром замотали и вывезли в багажнике. Очнулся в Стамбуле, вокруг меня уже родня невесты бегает, гражданство оформляет. Не могу пожелать вам зла – но и добра желать не поднимается рука, не поворачивается язык. Прощай. Даже в самом страшном сне я не мог представить, что наша дружба закончится так.”

Папа отодвинул планшет и молчал несколько минут. Потом, оглянувшись, нет ли поблизости мамы, сказал в сжатые зубы, чуть ли не выплюнул: