Проклятый фашист смотрит прямо на меня и мелко трясется. По его лицу пробегают конвульсии. Он лежит на спине и держит перед собой руки, словно защищаясь. Его губы шевелятся, кажется, он что-то бормочет.

– Nein, Nein, Bitte, tötet mich nicht…

Наверное, он просит пощадить его. Он похож на смертельно напуганного маленького грызуна, попавшего в лапы свирепому хищнику. В моей голове проносится мысль – а что ж ты пришел с оружием на эту землю? Разве те, против кого ты воюешь, сделали тебе что-то плохое? Ты сам убивал их не задумываясь, а теперь понял, что и к тебе пришел неотвратимый конец?

Я ухмыльнулась. Потянулась за висящим на поясе штурмовым ножом. Вот оружие уже в моей занесенной руке, и дейч не сводит глаз с волнистого лезвия, беззвучно шепча молитвы своему богу, зная, что через секунду он умрет…

Но что-то остановило меня. Что-то удержало мою руку от того, чтобы сразу всадить нож в это тщедушное тельце. Какой-то частью сознания я дивилась себе, почему не могу хладнокровно убить этого вражеского солдата. Раньше за мной такого не водилось – мы, бойцыцы штурмовой пехоты, всегда отличались хладнокровием и не знали, что такое сантименты. Но сейчас я почему-то не могла убить этого мальчишку в серой форме, этого врага, нагло пришедшего на чужую землю с намерениями поработить ее!

Это все его глаза. Сколько раз я сталкивалась со взглядом того, кого через мгновение мне предстояло убить! И всегда я видела в нем ненависть. Сквозь отчаяние и мольбу о пощаде я видела нечто темное, чуждое – то, что и делало нас противниками на глубоком уровне идеологии и мировоззрения, то, что никак не могло быть преодолено, так как являлось выражением сути.

Но этот мальчишка… Я внезапно с какой-то ошеломляющей ясностью поняла, что он не убийца. Это было впервые со мной. Я не смогла вонзить в него нож. Я опустила руку и продолжала смотреть в эти невозможно синие глаза, в которых теперь плескалось безмерное облегчение.

Ко мне подошли девочки. Увидев недобитка и мою опущенную руку с зажатым в ней ножом, они вопросительно глянули на меня. Но я, ничего не объясняя, сказала, что по праву победителя я оказываю ему милость и оставляю в живых, после чего приказала унести этого дейча и оказать ему медицинскую помощь. Так и было сделано. Я же, ошеломленная произошедшим в моей душе, присела на траву.

Вокруг бурлила невидимая глазу жизнь неприметных существ, которым не было дела до того, что тут только что происходило. Стрекотали насекомые, какие-то крылатые букашки перелетали с цветка на цветок. Я ощущала энергию этой Земли, ее тепло, обволакивающее меня. Казалось, она разговаривает со мной, пытаясь донести до меня что-то важное. И под ее влиянием я менялась. Я уже не была той, что прежде. Новые чувства открылись мне с той поры, как мы с генералом Борзиловым сидели на крыльце… Это было похоже на то, как если бы из моей души стали прорастать невидимые корни, уходящие в эту землю… Я становилась одной из них – этих людей, для которых эта планета была матерью, к которой все они были привязаны, не ведая других миров и бесконечных космических просторов… Все было у них просто и бесхитростно, но в то же время возвышенно и одухотворено… Их разум был устроен так, чтобы воспринимать ментальные посылы того, кто рядом; у нас же, существ с более обособленным сознанием, все это достигалось научными методами. Да, нам было чему у них поучиться. Но и мы можем дать им очень многое…