Меня затрясло еще сильнее:

— Да мне пофиг на ловушки, деда! Ещё раз говорю, вы как хотите, а я все равно туда поеду!

Дед переглянулся с Прохором, а потом несколько секунд пристально меня разглядывал. Наконец он кивнул и сказал:

— Хорошо, только в сопровождении Прохора и Ивана.

* * *

Когда мы подъехали к стоянке ресторана «Русская изба», там уже все было оцеплено людьми в строгих тёмных костюмах, а рядом со знакомой «Волгой» с гербами Шереметьевых проблесковыми маячками сверкали две «скорые помощи».

— Господин Белобородов, — подскочил к Прохору один из канцелярских, — разрешите доложить?

— Разрешаю. Только коротенько.

Из доклада выходило, что канцелярскими в машине на заднем сиденье была действительно обнаружена княжна Анна Шереметьева, находившаяся без сознания. Сейчас она была в скорой и уже практически пришла в себя. Врачи ничего не говорят, а просто разводят руками, не обнаружив на теле девушки никаких видимых следов физического воздействия. В багажнике «Волги» обнаружили предположительно водителя княжны, его состояние гораздо тяжелее, видимых следов физического воздействия найдено тоже не было.

— И ещё, господин Белобородов, — сотрудник канцелярии протянул Прохору какие-то фотографии, — подобных снимков по всей машине мы обнаружили достаточно много.

— Спасибо. Свободен. — Прохор взял из его рук фотографии, и мы все вместе начали их разглядывать. — Твою же мать! — выразил воспитатель общее отношение к увиденному.

У меня горлу подкатил горький комок — на фотографиях были улыбающиеся Алексия и Виктория.

— Мефодий будет умирать очень долго… — зашипел Кузьмин.

— Я его сам порежу… — скрежетнул зубами Прохор.

А комок становился все больше и больше, все горше и горше! Перед глазами появился тот образ батюшки Мефодия Тагильцева, который отпечатался у меня в памяти тогда, при нашей с ним встрече на крыльце особняка Юсуповых.

— Сука! — прошептал я не слушавшимися губами. — Я тебя не трогал и ничего плохого не делал. Но ты сам меня вынудил…

Образ Мефодия становился всё отчётливее, на его лице проступила глумливая улыбка, а у меня внутри все больше закипала ярость. Потянувшись на чуйке к этому образу батюшки, я снова прошептал:

— Сдохни, тварь!

И направил в образ всю свою ненависть и ярость…

* * *