— Магистр ордена Хойзан Неотера, владыка Воинов-Богомолов и хранитель Мордианы и Оотеки, прошу пожаловать в мои чертоги.
Сказав это, Гурон поднялся с трона. Его официальные слова эхом раскатились под высоким потолком зала. Хозяин дворца начал спускаться с возвышения, словно намеревался приветствовать Неотеру на равных.
— Я благодарен тебе за то, что ты совершил это путешествие. Связь ненадежна, а мне с некоторых пор нелегко покинуть эту систему, как ты мог заметить.
— Магистр Гурон, — ответил Неотера без лишних церемоний, — ваше приглашение было для меня честью.
Он шагнул вперед по вымощенному мраморной плиткой полу. Остальные Воины-Богомолы выстроились шеренгой за спиной магистра.
— Нам многое надо обсудить, Хойзан, — начал Гурон, когда они встали лицом к лицу и приветственно склонили головы.
Глаза владыки Бадаба горели потаенным внутренним огнем.
— Серьезные дела, касающиеся всего Империума. Спасение наших братьев-Астартес у нас в руках. Мы — последняя надежда Императора. Могу я рассчитывать на тебя, брат?
Неотера уже не был уверен, сколько прошло времени. Отсутствие сна начало сказываться: голова отяжелела, словно после сотрясения мозга, а мысли кружились призраками в дыму. Он не чувствовал усталости, но за долгие годы научился распознавать легкую дымку, заволакивающую разум, — признаки активации каталептического узла, берущего контроль над сознанием и позволяющего обходиться без сна. Судя по туману, окутавшему его мысли, как осевшая на наплечниках доспеха пыль, Неотера стоял на вырезанном в полу изображении аквилы около семи дней. За все это время он не пошевелился и — насколько мог припомнить — неосмотрительно произнес лишь четыре слова. В голове гудели вопросы и обвинения Совета. Их настойчивая психическая осада постепенно подточила железную стену его решимости. Магистр чувствовал тошноту от проникавшей внутрь ядовитой смеси злобы и снисходительности, источаемой судьями. Но он знал, что не сломается. Во второй раз этого не произойдет.
Вопросы погрузили Неотеру в размышления, и некоторое время он блуждал в прошлом. Но как долго? И сколько его мыслей открылось судьям? Возможно, они просто подталкивали его разум к воспоминаниям, а затем наблюдали, как собственные мысли магистра предают его. В тенях, скрывавших безликих судей, наверняка было немало мощных библиариев — но Неотера не знал, каковы пределы их власти. Возможно, его решимость молчать в конечном счете ни к чему не привела. Возможно, Совет мог добыть нужные ответы без помощи слов. Но к чему тогда задавать вопросы? Зачем вообще нужен был этот суд, если они могли просто вывернуть наизнанку его мозг и прочесать воспоминания?