— Нужно, — отрезал Земляной. — Или хочешь на меня одного это дерьмо повесить?

Глеб не хотел.

— Тебе, к слову, тоже письмецо… от Наташки? Думаешь, поможет?

— Надеюсь.

— Ага… — это было сказано без особого выражения.

— У нее кто-то был. У Антонины, — заговорил Мирослав Аристархович, которому, верно, надоело изображать истукана. — Я говорил с подругами… особой близости между девушками не было, но все до одной были уверены, что Антонина завела любовника. Правда, видеть его никто не видел…

— Еще бы, эта тварь осторожна…

— Незадолго до смерти у нее появились серьги. Золотые. С бриллиантом. И кольцо. Видели его все четверо девушек. И в один голос утверждали, что Антонина специально им показала, чтобы позавидовали. В итоге есть описание, но…

Он протянул скомканный листочек бумаги, который Глеб развернул, чтобы убедиться: толку от этого описания немного.

И серьги, и колечко были обыкновенны.

Тонкий ободок и ограненный квадратом камень в лапках. Серьги такие же. Комплект?

— Я по ювелирным отправлю, да только… — Мирослав Аристархович забрал картинку. — Это одна… из подружек нарисовала.

Обыкновенно настолько, насколько это вовсе возможно. Подобные украшения в каждой лавке купить можно, а уж если взять лавку не местную, то затея вовсе представляется бессмысленной.

— Я… пожалуй, пойду, — Мирослав Аристархович сунул бумажку в карман и, принюхавшись, спросил: — А другая дорога есть? А то ж… мало ли.

…оно и вправду, мало ли.

…письмо Земляной трогать не стал.

Оставил на столе, придавив белый конверт бронзовым черепом-чернильницей. Чернил в ней, правда, давно уж не держали, да и пользовались в последний раз давненько, однако же в целом польза от черепа имелась немалая: бумаги он держал хорошо.

Глеб вытер вспотевшие руки.

Рядом лежали серые папочки того самого насквозь унылого вида, который весьма жалуют всякого рода канцелярии.