– Вы…

Он открывал и закрывал рот, понимая, что не находит слов, способных выразить должным образом чувства, его обуявшие. И Глеб как-то вдруг разом успокоившись, наблюдал со стороны за этим человеком, находя его одновременно нелепым и слабым.

Он вдруг отметил и болезненную одутловатость лица.

И желтоватые глаза.

И столь же желтоватые, что свидетельствовало о немалых проблемах с печенью, пальцы, вцепившиеся в галстук. Испарину на лбу. И совершенно несчастный взгляд, в котором виделась немалая растерянность.

Таржицкий не сводил взгляда с татуировки.

Узнал?

– Мы, – Земляной вытер пальцы о штаны и поморщился, вспомнив, что костюм у него практический новый. – Мы вот спросить желаем, кто это там так разорался?

В экипаже было прохладно.

– Сиди, – велели Анне. – Сиди и жди… и прости, но мы просили тебя уехать.

Ей сунули под спину подушку, будто пытаясь этой малостью откупиться. Анна молчала. Она пыталась понять, как следует вести себя.

Она знала, что теперь способна двигаться.

И до тьмы дотянется.

И дотянулась, просто чтобы успокоить. Растревоженная, та вполне могла бы бед натворить.

А дальше?

Следует ли ей уйти? Сейчас, пока она одна в экипаже и ждет… почему, собственно говоря, она вообще ждет?

– Анна? – дверь приоткрылась. – Сидишь? Вот умная девочка, спокойная, не чета твоему обалдую… на вот…

Запястье Анны обернула суровая нить с холодным камушком.

И Дед отступил.