– Любил.

Он остановился у стеллажа, тронул крохотные кашпо с хавротиями и покачал головой, будто бы удивляясь и этому дому, и цветам.

Главное, чтобы не повредил. У «Голубого зеркала» как раз детки наклюнулись, Анна обещала поделиться, «Темное пламя» только-только укоренилось, а вот крошка «Снежинка» усыпанная белыми иглами, точно и вправду снегом припорошенная, просто стояла, привыкая к новому для себя месту.

– Тогда… почему?

В этот вопрос она вложила все свое удивление.

И обиду, столь давнюю, древнюю даже, что она закостенела, охватила душу соляным панцирем невыплаканных слез.

– Так сложились обстоятельства.

Его императорское Величество сняли все же маску, пристроив ее на кофейном столике, и теперь Анна вполне себе убедилась, что Александр Николаевич весьма похож на сына.

Вернее, сын на отца.

Те же обыкновенные черты лица, несколько крупноватые, напрочь лишенные всякого изящества. Та же сутуловатость, и манера разглядывать собеседника, будто бы решая, годный он человек или же не стоит внимания.

Баки с сединою.

И седые волосы, собранные в короткий хвост. Черная лента на нем, словно знак траура. Какого? По ком? Не по Анне ли?

– И все? – княгиня стиснула кулачки. – И… все? Обстоятельства?

– А что ты хочешь услышать?

– Правду! Я хочу услышать правду, а не эти… бестолковые отговорки. Ее ведь уже нет! Давно нет, а ты все еще боишься?

– Я никогда ее не боялся.

– Тогда…

– Уважал. Прислушивался. Верил, что матушка не желает мне зла, – Его императорское Величество поставили на ладонь горшок с полосатой хавротией. Что за сорт? И почему название его вдруг вылетело у Анны из головы? У нее ведь не так много вариегатных суккулентов, чтобы забыть. И сорт этот она помнила, как искала, списывалась…

…отдала взамен пару черенков барбариса с огненно-красною листвой.

Как ждала.