Не знаю, зачем это делаю. Наверное, слишком рано подумал, что освободился от инстинктов. Потому что какая-то сила толкает меня опустить руку и собрать пальцем несколько капель ее крови. Подношу к губам и слизываю. Тихо стону. Нет, я ни о чем не жалею. Все правильно. Она моя, и я имел полное право так сделать. Плохо только то, что потрясающий вкус этой крови не сохранить навечно. Она сладко-соленая. Сахар и соль. Совершенная карамель.

Опускаюсь на колени между ее ног и начинаю жадно слизывать с ее бедер. Пальцы Марины впиваются в мои волосы, тянут. Пятки упираются в плечи. Она так отчаянно пытается меня оттолкнуть, что не понимает, какое воздействие в итоге оказывает. Ее бедра поднимаются вверх, сжимаются вокруг моей головы. Она не осознает, что трется чувствительными складочками о мои губы, пока я вылизываю дочиста. Глупая наивная девочка.

— Оставь меня в покое! Животное…

Почему-то именно это заставляет меня отвлечься.

— Да. Я — животное. Странно, что ты поняла это только сейчас.

Все-таки заставляю себя встать на ноги и стаскиваю со стола Марину. Ноги ее не держат. Рубашка покрыта кровью, потом и вином. У нее такой вид, будто только что она поучаствовала в каком-то извращенном диком безумстве. И это опять меня заводит. Кое-как застегиваю брюки, пытаясь сдержать новую волну возбуждения. Если ведьма не сварит свое чертово зелье, я просто сдохну.

Подхватываю Марину на руки. Странно, но она не сопротивляется. Только морщится от боли и закрывает глаза. Но я вижу и чувствую, что даже в моих объятиях она пытается держаться от меня как можно дальше. Это очень больно. Сосредотачиваюсь на ранах. Кожа зудит и ноет, затягиваясь. Теперь у меня будут шрамы, оставленные Мариной. Я не только животное, но и извращенец, потому что радуюсь тому, что на мне тоже будет ее… клеймо. Да, верно, это своеобразное клеймо, которое я сохраню до тех пор, пока моя кожа не истлеет.

К счастью, когда мы выходим, снаружи никого не оказывается. Наверное, Борис увел Маттиаса. Не знаю, что сделал бы с обоими, если бы обнаружил их тут. И без того понятно, чем мы занимались. Но почему-то мне до нелепого не хочется, чтобы были свидетели. До сих пор внутри бурлит от того, что кто-то видел Марину в таком виде. Как она могла так поступить? Неужели, не понимает, что значит — показаться почти обнаженной другим мужикам? Наверное, для нее это просто игра. Попытка мне отомстить. Но для меня…

Смеюсь, понимая, что просто пытаюсь оправдать то, что натворил.

Марина странно притихла. Смотрю на ее бледное лицо. Румянец исчез, а взгляд — грустный и задумчивый.