В княжеской избе Ельгу встретил отчаянный крик. С одного взгляда стало ясно: не то что вести Прекрасу куда-то, но даже подстелить соломы на ложе уже нельзя. Прекраса и не заметила ее прихода: она то цеплялась за перину княжеской лежанки, то будто отбивалась от кого-то, и непрестанно кричала. Сорочка ее была в крови. Испуганная Ельга велела немедленно, пусть и ночь, послать за двумя опытными в таких делах женщинами – Дымницей и вдовой Боровицей, жившей в святилище на Девич-горе. Совсем не это она ожидала увидеть. Первые схватки бывают слабыми и идут с большими промежутками, они могут длиться полдня и больше, прежде чем дело пойдет по-настоящему. Но здесь казалось, что роды начались давно и уже близятся к завершению: какая-то злая сила неумолимо тянула и толкала дитя из утробы, не давая телу будущей матери подготовиться и раскрыться. Служанки бестолково метались и охали, Ингер совался посмотреть, бледный, как береста, но Ельга выставила его и велела сидеть в гриднице, пока не позовут. Ей и самой было страшно, но на кого она могла покинуть невестку? У Прекрасы ведь нет никого из близких, кроме молодого мужа! Ни утешить, ни подбодрить невестку Ельга не сумела бы: та никого не слышала и не видела, издавая низкие звериные крики мучительной боли.

Когда появилась кое-как одетая Иворова боярыня, головка младенца уже шла наружу. Ольсева успела лишь охнуть, как вдруг мокрый младенец выскользнул на подстилку. Ельга наклонилась к нему… и с криком отпрянула: сморщенное личико показалось ей черным, как головешка. От испуга зазвенело в ушах. Мелькнула мысль, что вештицы подменили дитя в утробе на горелое полешко. Много ходит разговоров о такой ворожбе, но ни разу Ельга не видела этого своими глазами.

Крики Прекрасы смолкли, сменились тяжелым дыханием и слабыми стонами. Тишина давила на уши. Собравшись с духом, Ельга заставила себя вернуться к ложу. И поняла, отчего лицо младенца почернело: шейка его была плотно обвита пуповиной. Торопливо ее обрезав, Ельга не сразу сумела снять скользкую петлю с горла. Но, сколько они с боярыней Осельвой ни пытались, обмыв дитя теплой водой, дышать ему в рот и дуть в нос, гладить по спинке и хлопать по попке, пытаясь заставить закричать, ребенок так и не сделал ни единого вдоха.

Ельга и Осельва стояли, в ужасе глядя на дитя – столь нужное и долгожданное. Не верилось, что все так кончилось. Жуть брала от мысли, что придется сообщить ужасную новость Ингеру, боярам, дружине, всем киянам…

Тельце на руках у Ельги начало остывать: тепло материнского тела его покидало, а собственная искра жизни так и не разгорелась.