Всю дорогу до Филей, где обосновался ученик Шампольского, Коля молчал, раздумывая над словами Ровнина, и чем дальше, тем больше понимал его правоту. Да, с точки зрения обычного человека это все выглядело не сильно красиво, но если взвесить все «за» и «против», то правым оказывался именно Олег Георгиевич.

Дверь в квартиру художника, которого, если верить Кузе, звали Юрием, оказалась открытой. Просто когда он не открыл после шестого звонка, Коля врезал по ней кулаком, а та возьми и распахнись.

— Любопытно, — заметил его начальник и первым шагнул в квартиру.

Юрий был мертв и таращился выжжеными глазницами на белый потолок.

— Тоже вариант, — сказал Коле Ровнин. — Решил, что так проще. Ну оно и к лучшему, как для него, так и для нас. Не надо теперь голову ломать, что с ним делать и куда определять.

— То есть — проще? — уточнил парень.

— Как видно, он осознал, что сотворил, и потому решил на себя руки наложить. — Начальник отдела мотнул подбородком в сторону картины, стоящей на подрамнике напротив старого кресла, в котором расположился мертвец. — Вешаться или вены резать страшновато, он выбрал самый простой вариант. А может, водка свое дело сделала. Решил этот бедолага, что картина своего творца помилует, и сыграл с ней в гляделки. А ей ведь все равно, кто там, с той стороны находится. Ладно, постой здесь, пойду тару поищу, надо закончить начатое.

Он вышел из комнаты, а Коля тем временем подошел к окну и распахнул форточку, поскольку очень уж тяжелый запах в комнате стоял. И как-то так получилось, что его взгляд упал на девушку с белыми цветками, которая была изображена на пресловутой картине.

Выглядела она строгой, не сказать — сердитой, светлая челка спадала на высокий лоб, а голубые глаза, казалось, осуждали поступок молодого человека, словно ей не нравилось, что тот здесь хозяйничает. Впрочем, мгновением позже уголки губ шевельнулись, обозначая улыбку, а на щеках появились ямочки.

— Коля! — щеку словно огнем обожгло. — Не смотри на нее!

С Нифонтова в тот же миг словно обволакивающая пелена какая-то слетела, а когда его начальник повернул картину лицом к стене, он сообразил, какую глупость только что чуть не сотворил.

— Этот, пожалуй, и в самом деле поталантливее наставника был, — заметил Ровнин, с жалостью глядя на тело художника. — Вот только распорядиться своим даром с умом не смог, что очень печально.

Щелкнуло лезвие карманного ножа, затрещал холст, который Олег Георгиевич сначала вырезал из рамы, а после, скомкав, запихнул в металлическое ведро.

— Коля, глянь, вон там у стены картины стоят. Не те ли, что из квартиры коллекционера пропали?