Незримой Кире очень хотелось пригреться на его груди. Лечь рядом. Прошептать ему на ухо, что его лишат памяти, и посоветовать быть осторожнее. Коснуться его губ первым робким несмелым поцелуем.

Но наяву её тоже ждало тепло.

Её голова на коленях у профессора, лепестки, запутавшиеся в её волосах, пижама, вновь скромно скрывшая её фигуру, и тонкая горящая свеча.

– Полезно бывает иной раз погрузиться в воспоминание, стараясь его продлить, – тихо сказал профессор ей, поднимая со своих колен и обхватывая сзади. – Попробуйте.

Они долго сидели рука в руке, глядя на пламя. А потом – Кира сама не поняла, как, – пижама снова слетела с неё, и она, задыхаясь, стонала в его руках на остатках размётанных лепестков, с раскинутыми в стороны ногами, прижимаясь к его напряжённым бёдрам, и между ними больше не было ритуала – только его одежда и её тело, разгорячённое от душистого масла и его рук, вытворяющих потрясающие, невероятные, невозможные вещи с каждой точкой на её коже.

… Вещи, о которых ей теперь оставалось только вспоминать.

Кира вернулась в реальность, обхватив себя руками. Чёрное платье, подкупающее своей безыскусной простотой, больше её не радовало.

Сарказм. Снег. Волшебство.

Вот что у неё было.

Вот что она потеряла.

Она медленно двинулась к выходу из подземелья, останавливаясь на каждой ступеньке. Его голос звучал у неё в ушах, она была полна его прикосновениями, час назад он спас ей жизнь – что, что могло сломаться так окончательно и так безнадёжно? И может ли она это изменить?

Когда Кира добрела наконец до своей комнаты, она прикрыла за собой дверь и подошла к витому столбику кровати, не включая свет.

Здесь, перед балом солнцестояния…

Кира покраснела. Она до сих пор краснела при мысли о том воспоминании. Но теперь…

Теперь ей остались только воспоминания, не так ли?

– Последнее, – прошептала она. – Последнее, что я вспомню сегодня. А потом я засну и не буду видеть снов.

Что профессор делал сейчас? Собирал вещи перед долгожданным отпуском?

Он думал о ней, беспощадно чётко представилась картинка перед мысленным взором Киры. Конечно, он думал о ней. О ней, стоящей посреди комнаты в этом платье или уже без платья, и несмотря на всё своё напускное безразличие, больше всего он хотел оказаться с ней рядом, на этой постели, чтобы наконец слиться с ней, забирая её себе и не оставляя никому другому.