Она посмотрела на его губы, но смущения больше не было. Наоборот, ей вдруг самой отчаянно захотелось этого.
В голове вдруг всплыли видения из её снов — огненный цветок, и те поцелуи, и желания, и ощущения…
Но то был лишь сон, а сейчас она вдруг захотела почувствовать всё наяву, каково это на самом деле. Его тепло, его прикосновения…
Чтобы хранить их потом в памяти все эти три года.
— Хорошо. Один поцелуй, — их взгляды встретились.
— Настоящий, Иррис, — произнёс Альберт тихо, — такой, чтобы эти три года я не мог о нём забыть.
Она вздохнула, понимая остатками разума, что, наверное, делает самую большую глупость…
…но разум уже уступил велениям сердца.
Иррис перешагнула невидимую черту, и её накрыло с головой. Его теплом, кружащим голову и таким родным, и всё отступило куда-то и стало совсем неважным. Живой огонь взметнулся, окутал её всю, упал каплями на кожу, растекаясь по ней, под ней, по пальцам, запястьям, по локтям, куда-то вверх, забираясь под платье, под кожу, заставляя вдохнуть судорожно и открыться…
Она вглядывалась в его лицо впервые так близко и без смущения и сделала ещё шаг, положив руки ему на плечи. А он смотрел, не отрываясь, глаза — колодцы чёрной бездны, в которую она готова была упасть. Пол под ногами дрогнул…
…и чтобы удержатся, она почти впилась пальцами в плечи Альберта…
И от этого прикосновение куда-то исчезли остатки воли, разума, и сил, и, поднявшись на носочки, она коснулась губами его губ, осторожно и нежно, закрывая глаза и руша собственную стену, которую совсем недавно пыталась воздвигнуть между ними…
Его губы открылись ей навстречу… И были неожиданно нежными, неторопливыми, принимая её поцелуй, уступая и позволяя ей быть такой, какой она хотела. Он держал руки за спиной, не дотрагиваясь до неё, как и обещал.
Этот поцелуй был совсем не похож на тот, на озере — никакой грубости, никакого напора, никакой обжигающей страсти, тягучий, долгий, упоительный… и такого она совсем не ожидала… Этот поцелуй был почти… как в её снах…
Только сегодня этого было мало!