Шу тоже обернулась, моля Светлую, чтобы Дайм оказался тут же, с Ристаной. Ведь он должен был просить ее руки… может быть… может быть, Шу просто не в курсе его плана? Пожалуйста, Светлая, пожалуйста!..

Знакомой молочно-лазурно-лиловой ауры, сияющей на полнеба, не было. Лишь крохотные взблески дара — фрейлины, пажи, какие-то придворные лизоблюды, сама Ристана. Но не Дайм.

— Какое необычное развлечение, мой принц. — Ристана тоже присела в реверансе. — А где же полковник Дюбрайн?

— Скоро будет, моя дорогая сестра. Садитесь вот тут, рядом. Мы рады, что вы пришли скрасить нашу печаль в этот нелегкий час.

— Возможно, вашу печаль больше бы скрасило милосердие, ваше высочество? — вмешалась Шу, краем глаза наблюдающая за тем, как растет толпа придворных, и принципиально не глядя на уже возведенный посреди плаца эшафот с каким-то странным сооружением из столба и цепей.

— Мы милосердны, прекрасная Шуалейда. Милосердны и справедливы, как и должно истинным Брайнонам.

Шу очень захотелось зашипеть и вцепиться когтями в самодовольную физиономию, но она сдержалась. Она не имеет права устраивать скандал и заставлять отца и брата отвечать за собственную несдержанность. Опять же, может быть, она зря боится — и эшафот вовсе не для Дайма?

Она кинула короткий взгляд на Бастерхази, стоящего за креслом Люкреса. Тот был невозмутим, как камень. И так же холоден и непроницаем. Значит… значит — не Дайм? Ведь Бастерхази не позволил бы!..

— Я верю в ваше милосердие, мой принц, — как можно мягче сказала Шу. — Но кто же посмел замыслить дурное против империи? И что именно?

— Если это кто-то из подданных Валанты, то следует соблюсти законную процедуру, брат мой, — глядя на пустой эшафот, напомнил Каетано.

— Ну что вы, брат мой. Валанта встретила нас так приветливо и гостеприимно! Ваши подданные добры и законопослушны. Чего нельзя сказать о некоторых подданных империи. Тех, кому мы бесконечно доверяли. Кто должен был заботиться о нас, оберегать и поддерживать.

Шу невольно вцепилась в подлокотники кресла. Оберегать, доверять… так он мог бы сказать о Дайме!

— И кто же это, сир?

— Ничтожный червь, который не стоит вашей жалости, моя прелесть. Что ж, видимо, его величество Тодор не желает портить аппетит. Начнем же. Ведите приговоренного.

Голос Люкреса был тих, но слышен на весь плац. И в ответ на приказ дверь кордегардии распахнулась и выпустила двух имперских гвардейцев, ведущих «изменника». Босого, в черных штанах — от мундира МБ?! — и белоснежной сорочке. С мешком на голове. Руки его были скованы. И… он не был шером. Даже условной категории. Никакого дара, ни проблеска ауры!