Шу едва не потеряла сознание от облегчения. Это не Дайм! Спасибо тебе, Сестра, это не Дайм!..

— Прошу вас, сир, — совсем тихо попросила она. — Помилуйте этого человека.

— Не могу, моя прелесть. Право, не стоит плакать. Ну же, утрите слезы. Долг правителя — не только заботиться, но наказывать, когда это необходимо. Поверьте, мне это совершенно не нравится. Хотя… — Люкрес заговорщицки подался к Шуалейде, сжал ее руку и понизил голос. — Я уверен, некоторые моменты… вы же сумрачная, моя прелесть, вы понимаете… это бывает… пикантно. Чш-ш-ш, не спорьте. Вы — принцесса, вы по рождению выше всяких предрассудков. Не стесняйтесь своих чувств.

— Пикантно? Сир, вы же не думаете!.. — возмутилась Шу, но не успела договорить.

— Молчите, моя прелесть, и наслаждайтесь, — усмехнулся Люкрес, не отпуская ее руки, и тут же приказал: — Начинайте!

Незнакомца, лица которого Шу так и не видела, — но могла оценить широкие плечи, высокий рост и атлетическое сложение, — гвардейцы уже прикрепили к одному из столбов. За руки, подняв их так, что он был вынужден встать на цыпочки и прижаться к столбу.

Шу поморщилась: даже приготовления выглядели жестоко. И ей никак не могло это все нравиться! Она же не темная, чтобы упиваться чужой болью!

Словно в ответ на ее мысли Люкрес велел:

— Ступайте, Бастерхази, исполните свой долг… — и, криво усмехнувшись, добавил тише: — И получите удовольствие, друг мой.

— Но почему Бастерхази? И… разве не будет зачитан приговор?

А Люкрес обернулся к Шуалейде и громко заявил, нездорово блестя глазами:

— Его преступление — государственная измена, за это полагается смерть. Никто не смеет противиться Брайнонам, это подрывает сами устои империи. Не так ли, моя прелесть?

От многозначительной ухмылки Люкреса в животе у Шу похолодело. Она окинула быстрым взглядом плац, наполовину заполненный придворными. Окна дворца, из которых торчали любопытные лица слуг. И наконец задержала взгляд на Бастерхази. Он уже подошел к осужденному, избавился от камзола и плаща, оставшись в такой же белоснежной сорочке. Закатал рукава. Вынул из воздуха кнут.

Длинный, тяжелый, плетенный из кожи кнут с утолщенным кончиком. Таким гоняют быков на арене.

— Он красив, правда же, моя прелесть? — спросил Люкрес, проигнорировав отсутствие ответа на предыдущий вопрос, и сам же ответил: — Оба… оба они прекрасны. Даже жаль портить.

— Зачем мешок? Он же задохнется, — сказала Шу, до дрожи надеясь увидеть незнакомое лицо.

Ведь приговоренный — не шер, а значит, не Дайм…

— Хм… а вы правы! Так он задохнется раньше времени. Эй, Бастерхази!