Знаем, да.

Я обнял ее в ответ, зарывшись носом в серебристые волосы и отпустил с неохотой, когда девушка подалась назад, шепнув мне напоследок: “Спасибо, что бы я без тебя делала”.

Что бы я делал без тебя?

Последние несколько недель были… тяжелыми. И Лали — и битва за ее свободу — была единственным, что помогало мне держать лицо. Я улыбался, шутил, дурачился, чтобы ей было легче. Я делал это для нее — а получалось, что и для себя. Это держало, помогало не проваливаться в пропасть.

Казалось, после смерти Эрика Лагранжа все должно стать легко.

Оно стало… легче, пожалуй, если сравнивать с последними месяцами. Но не легко.

Я желал ему смерти. Но я не хотел его убивать. И только едва заметная уху оговорка мистера Блейка не давала полностью погрузиться в гложущее чувство вины — говоря про ситуацию, в которой Эрик Лагранж выжил бы, он сказал “возможно”. Возможно, справедливость и была бы восстановлена.

Возможно.

А возможно — нет.

У Эрика Лагранжа — имя, связи, деньги. И отсутствие моральных терзаний. И знание больных мест других людей и умение на них давить. Возможно, его все же казнили бы. А возможно оказалось бы, что никакого поводка не было. И экспериментов не было. И у девочки Лали просто поехала крыша, с детьми из исправительных заведений такое бывает. А у мальчика Даниэля стресс после трагической смерти матери, и мы его увезем куда-нибудь на воды.

И там закончим начатое...

— Что ж, нас будут ждать, можем ехать! — мистер Кроуч пригласил нас следовать за ним к его машине.

Мы сели в автомобиль на заднее сиденье и машина тронулась с места. Я краем уха слушал, как Лали о чем-то говорит с Кроучем, но толком не слышал слов. Дорога быстро сделалась до боли знакомой — особняк Лагранжей находился буквально в квартале от здания суда.

Что делать с особняком я не знал.

Я в принципе не знал, что делать со всем наследством Эрика Лагранжа.

Меня спасало то, что перед смертью мама составила завещание, в котором ее приданое переходило мне, а не мужу. И этими деньгами я распоряжался с чистой совестью.

Принять деньги отца — да, я все еще периодически называл его про себя отцом — у меня не получалось.

Несмотря на то, что он сам оставил все мне. Даже зная, что я не его кровный сын, он оставил все мне.

И ведь он знал об этом с самого начала.

Я не рассказал Лали подробностей письма, да она и не спрашивала, и без того потрясенная правдой. Но в письме было все.