Герберт отвел взгляд, словно пустой бокал на столике подле софы внезапно стал самой интересной вещью на свете.
— Они угроза, Уэрт. Теперь ты видишь сам. — В голосе королевы глухим колокольчиком звенела печаль. — Кто-то должен показать им, что нас стоит бояться. Что мы не позволим безнаказанно забирать то, что принадлежит нам. Вот почему я пригласила их в канун Жнеца Милосердного… я надеялась, что вместе у нас получится. Все еще надеюсь.
Некромант сидел недвижимо и безответно, как сломанная кукла.
— Ее не в чем винить, глупыш. — Айрес обняла племянника за сутулые плечи. — Она призналась, чего хочет, еще в день восстания. Когда я предложила ей то же, что предложили они. Тебе тоже не в чем себя винить: ты поверил, что она лгала, потому что очень хотел поверить. — Ласковые руки покачивали его, как ребенка, словно пытаясь убаюкать боль, пульсирующую в остекленелом взгляде. — Жаль только, она причинила тебе ту боль, от которой я так старалась тебя уберечь. Но я знала, что это закончится так. Как и ты.
— Я не мог знать.
— Уэрт, ответь честно… не мне, себе. Почему ты так и не вывел заклятие, что вернуло бы ее к жизни?
Усмешка Герберта вышла кривой, как зазубренное лезвие:
— Видимо, потому что вопреки твоим утверждениям и папиным надеждам я не так умен и велик, как Берндетт.
— Глупыш. Именно так. В этом мире нет вещей, которые были бы выше твоих сил. — Короткий поцелуй ободряющей лаской коснулся его макушки. — Нет, ты не сделал этого, потому что в глубине души всегда знал, что на самом деле держит ее рядом с тобой. И знал — она оставит тебя, как только перестанет в тебе нуждаться. Переметнется к тому, с кем ей будет проще. Веселее. Привычнее. К тому, с кем… или туда, где. — Бледная ладонь, обрамленная багряным шелком и колдовским серебром, скользнула по спутанным золотым волосам. — Мне тяжело говорить это, но не все готовы мириться со всем тем, что делает тебя тобой.
За окнами, не прикрытыми гардинами, медленно плыли в небе две луны: снегопад сдался перед стужей, разогнавшей тучи, обратившей небо черным хрусталем со звездным напылением.
— Ты не обязан ее отпускать. Если тебе так этого не хочется. — Впервые за всю беседу Айрес пропустила в слова вкрадчивые кошачьи нотки. — Пока она зависит от тебя, она не сможет уйти.
— Раз она хочет уйти, пусть уходит. — Герберт вдруг улыбнулся. — Ты права. Я забыл, что делает меня мной. Зато пытался стать тем, кто все равно недостаточно хорош… дурак.
Если б в этот миг он мог себя видеть, он бы заметил: в его улыбке скользнул тот же фирменный яд Тибелей, что он привык наблюдать в лице покойного дяди. Тот же, что когда-то отвращал Еву от них обоих.