— Это звучит как-то опасно, — осторожно заметил Теодато. — Как же вы представляете все это себе? Возглавите восстание бездушных, поведете их на аристократов?

— Нет, нет. Эта революция должна произойти в наших рядах, — возразил тот. — Все, кто откажется признавать права закованных, умрут. Тогда…

— Вы просто нетерпеливы, — неожиданно перебил его Виченте. — Вам хочется видеть результаты вашей деятельности прямо здесь и сейчас… на протяжении вашей жизни. Вам это не кажется эгоистичным, господин Кандиано? Вы жаждете чужой крови лишь ради того, чтобы еще при жизни назвать себя вождем революции и идеологом новой эры.

Кандиано, озадаченный, промолчал.

— Конечно, сложнее всего упорно выполнять свою задачу на протяжении десятков лет, не видя никакого ощутимого результата, — добавил Виченте, — и страшно умереть, так и не узнав, принесли ли вы пользу человечеству. Но это же и самое правильное. Вы обвиняете этих пустоголовых аристократов в бесчеловечности, но разве вы сами не бесчеловечны, обрекая их, пусть даже умозрительно, на насильственную смерть? Только за то, что они как дети?

— Ну, признаться, я тоже был бы совсем не прочь увидеть, как изменяется наше общество, еще при жизни, — пробормотал Теодато, чуть посерьезнев. — Но, наверное, убивать других людей ради этого и вправду несправедливо.

— Вы загоняете меня в угол своей риторикой, молодые люди. Одно греет мне душу: то, что среди нас еще есть такие вот умные юноши, которые предпочитают думать, а не прожигать жизнь впустую, — будто бы сдался Кандиано.

— Надеюсь, господин Кандиано, и вы не отличаетесь закоснелостью пожилых людей, — смело поддел его Теодато, — и послушаете нас.

Кандиано в ответ рассмеялся; так разговор их перестал быть столь глубоко философским, и тема вроде бы оказалась исчерпана.

Однако Виченте Моро долго еще хмурился своим мыслям, уже когда они разошлись в разные стороны, и даже Теодато выглядел немного встревоженным; за то короткое время, что они тесно общались со своим старшим соратником, оба хорошо успели узнать его и отлично понимали, к чему приводят идеи, крепко засевшие в его упрямой голове.

* * *

Таких мест миллионы.

Вечный, неисчезающий сумрак, гул голосов, грохот музыки, дым сигарет, зов темноты в уголках глаз. В толпе — неизбывное, непобедимое одиночество, в шуме — тишина, в…

На гладкой металлической поверхности столика стоит наполненный доверху стакан. Внутри его темная непрозрачная жидкость. Холодное стекло на кончиках пальцев… тысячи таких стаканов прошли через его руки, куда они исчезли потом? Может быть, все люди — всего лишь такие стаканы в руках смерти?