Мистер Рональдсон поблагодарил за подарок внуку и поздравил со вступлением в должность, понадеявшись на то, что я, как и дед, войду в число его добрых друзей. В ответ на это я, окончательно обнаглев, напросилась на встречу, заверив президента, что причины, по которым я хочу побеседовать с ним лично, крайне веские и государственного масштаба.

Мне назначили аудиенцию на начало следующей недели и, завершив разговор, я сначала удовлетворенно вытянулась в кресле, а затем, созвав всех директоров, попросила их срочно подготовить к встрече с президентом материалы по проекту "Щит".

До вечера нам с парнями продохнуть было некогда, и если бы не Эмбер, то, вероятно, я бы даже не вспомнила о том, что сегодня Легион назначил прощание с нашей командой.

— Это стоит услышать. Мы, оказывается, были совестью и сердцем Легиона, — вытянув из флэтпада наушники, механик добавил на сэттэре звук, и в кабинете зазвучал громовой голос начальника штаба Звездного Легиона — адмирала Фергюссона, вещающий, какую невосполнимую утрату понесли все легионеры Вселенной.

— Откуда это? — побледнела я.

— Все дрэйкерские частоты вещают, — пояснил Эмбер.

Я расстегнула верхнюю пуговицу на воротнике блузы, почему-то сдавившем горло.

— Хок, можешь подключиться к ретрансляционным камерам Легиона? — попросила сидевшего за компьютером друга, метнувшись к нему умоляющим взглядом.

— Агни, не надо, — качнул головой он.

— Я хочу увидеть Зарту. Пожалуйста.

Неодобрительно поджав губы, Хок забарабанил пальцами по сенсору, уткнувшись мрачным взглядом в экран.

— Готово, — не глядя на меня, буркнул он, и тут же поднялся, освобождая мне место.

Я увидела ее сразу. Просто поняла сердцем, что это она. Потому что в сгорбленной, убитой горем старухе, прижимающей к груди коробки с наградами, невозможно было узнать ту цветущую и красивую Зарту, которая всегда встречала меня лучезарной улыбкой и ласковыми объятиями. Известие о моей гибели просто растоптало ее.

Вселенная, что я наделала? Как можно меня простить после такого?

Адмирал что-то говорил обо мне. Наверное, хорошее. Я не понимала ни слова. Сквозь призму слез смотрела на сотрясающуюся в рыданиях Зарту и хотела просочиться сквозь экран, чтобы обнять подругу и сказать, как сильно ее люблю.

Камера поменяла ракурс, показывая мне печальные лица друзей-дрэйкеров. Никогда не думала, что проститься с нами придет такая масса народа, и уж никак не ожидала, что о нас так искренне будут скорбеть.

Взгляд мой переместился влево. И на меня навалилась глухота — давящая и болезненная. Я смотрела на такую родную, возвышающуюся над толпой фигуру командора, чувствуя, как мой мир рушится на части: ускользает из-под ног твердь, уходит из легких воздух и вымораживающим куском льда замирает в груди сердце.