Кулаки сжимаются сами собой.

«Сволочь, Федька, сволочь!»

Ты пропускаешь удар, не замечая его. Слабый удар, никуда не годный. Такой же скверный, как и твой собственный. И все же его хватает, чтоб сбить тебя с ног.

«Сволочь, Федька, сволочь! Легкой смерти захотел, гад?!»

— Умереть мне надо, Витек, умереть, — наклоняясь над тобой, бормочет Федька. — Ведь если ж меня мучить станут, я ж не выдержу, я им все скажу… Ну пристрели ж ты меня, сука!

— Господи, — шепчешь ты, давясь сухими рыданиями.

— Вы что, салаги, о*уели? — раздается в ответ Глас Божий, и в окоп спрыгивает старшина Сидоренко. — Вы что не поделили, дурни стоеросовые?!

— Патрон, — выдыхаешь ты.

— Глоток, — шепчет Федька.

— Салабоны, *** вашу мать! Глоток можно и пополам поделить, а патрон должен быть у того, кто стреляет лучше! Пейте, сукины дети, — старшина отстегивает фляжку.

— Не надо воды, патронов, — хрипишь ты, из последних сил стискивая автомат, еще не понимая, что все страшное уже кончилось, а вслед за старшиной в окоп один за другим прыгают и прыгают бойцы.

И трупов сразу становится меньше. Или это живых стало больше?.

Вертолетные винты рубят задыхающийся от жары воздух. Есть вода, патроны, даже еда есть. Вот только чего-то все-таки не хватает.

Кого-то.

— А где товарищ старшина Сидоренко? — спрашиваешь ты.

Недоуменный взгляд сидящего напротив тебя.

— Так ведь погиб он, ребята… Вчера погиб.

Потом много чего было. Но в смерть старшины Сидоренко ты так и не поверил. Потому что однажды кто-то ужасно похожий на него вдруг возник из темноты и повел взвод в страшную, безнадежную — и оказавшуюся спасительной! — атаку. А в другой раз, когда ты уже попрощался было с жизнью, кто-то сунул тебе в руку полный автоматный рожок.

И Федька не верит. Уже хотя бы потому, что старшина Сидоренко после того случая долго с ним беседовал.