— Кушать подано! Как говорят у нас в храме Лешей: садитесь жрать, пожалуйста!
И этот выкрик был единственным, что Броня разобрала, хотя, очевидно, что до недавнего времени папа и мама, встретившая его у дверей, о чём-то оживлённо, но вполголоса, беседовали. О теме оставалось лишь догадываться, но вряд ли хоть кто-то мог бы назвать подобную задачку сложной.
Родители так резко замолчали. Так смотрели в сторону дочери. Неужели с таким подходом они рассчитывали хоть что-то скрыть?
Впрочем, в этом доме куда важней была не тайна, а умение вежливо не замечать конфуза. И Броня блеснула этим навыком, когда первым делом обратилась не к пану Глашеку, а к камеристке:
— Мы сейчас пододём, Лега! — бодро крикнула некромагичка, а затем улыбнулась отцу. — С возвращением, пап. А я, вот, сегодня дома. Решила отдохнуть от всей этой суеты.
Улыбку легко подхватила и вернула матушка.
— Пойду, помогу стол сервировать! — сказала родительница, а затем, быстро клюнув мужа в щёку, поспешила на кухню.
Пан Глашек и его дочь остались наедине. И лёгковестная атмосфера обернулась тенью меланхолии.
Губы отца слегка изогнулись в неком грустном подобии чего-то ободряющего.
— Так ведь легче, правда?
— А вам? — тихо ответила Броня.
— И нам тоже, — почти что прошептал мужчина.
Он шагнул вперёд. Заботливым жестом похлопал дочку по плечу, но уже спустя секунду не сдержался и сграбастал её родительские в объятия, некогда способные защитить ребёнка от всей жестокости и несправедливости Форгерии.
Отец и дочь молчали пару секунд прежде, чем пан Глашек снова заговорил.
— Ты переломишь им всем хребет. Сама же говорила, что невозможного в мире до обидного мало.
— Не переломлю, а выдерну и запихну обратно через глотку, — поправила его дочурка. — Я всё ещё не уверена в деталях того, что делаю. Но я делаю хоть что-то. Пусть сценарий не оптимальный, но промедление и бездействие куда опасней.
— Многие делают меньше, чем ты, — успокоил её отец.
— Вы можете на время покинуть Прагу?
Мужчина решительно взял Броню за плечи и отстранился, чтобы иметь возможность взглянуть девушке в глаза.
— Можем. Но зачем?