И наконец Он явился мне — я знал это, хотя не смел признать это вслух даже наедине с собой. Однако Аваллах все понял и принял с величайшим жаром и лишь малой долей благочестивой зависти. Я дивился его вере.
— Какой же ты счастливец, Мерлин. — Он нагнулся, снова взял шест и повел челнок вдоль заросшего камышами берега. — Я, который всем сердцем желал бы хоть миг провести в присутствии Господа, должен удовольствоваться лицезрением Его святой чаши.
Он сказал это буднично, но настолько же серьезно, насколько и искренне.
— Так ты тоже ее видел? — спросил я, позабыв, что так и не рассказал ему про видение.
— Да, кажется. — Дедушка подмигнул мне. — Значит, ты знаешь.
— Что она существует? Да, думаю, это так.
— Смог ли ты к ней прикоснуться? — спросил он с тихим почтением.
Я покачал головой.
— Нет, как и у тебя, это было только видение.
— А... — Он сел и положил мокрый шест на колени. Молчание заполняли тихий плеск воды под днищем да кваканье лягушек. Аваллах снова заговорил. Теперь он впервые в жизни обращался ко мне, как к брату.
— Знаешь, — сказал он, — до сей минуты я думал, что чаша Господня ускользает от меня из-за великого греха моей жизни...
— Ну, дедушка, ты грешил не больше других. Меньше, чем многие, которых я могу назвать. И потом, Бог простил тебя...
Из моей попытки утешить его ничего не вышло, сомневаюсь, что Аваллах вообще слышал мои слова, потому что он продолжал:
— Я дал жизнь Моргане.
При звуке этого имени сердце в моей груди налилось свинцовой тяжестью. Моргана... Что-то поделывала
— Где Моргана? — спросил я, со страхом ожидая ответа. Мне надо было это знать.
Аваллах устало вздохнул.
— Она на Оркадах — это группа островков в Северном море. Думаю, для нее это самое подходящее место — по крайней мере, отсюда далеко.