Под «нами» она подразумевала не только себя, но также наших детей.

— Не волнуйся. Они не осмелятся вынести смертный приговор, иначе всё развалится. Если они будут настолько глупы, то я буду вынужден бросить страну. Мы возьмём детей, и сбежим.

— И это лучше, чем позволить им отозвать иск? — едко сказала она.

— Это избегает плохого прецедента, и прочно ставит Королеву на стороне народа, — ответил я. — К тому же, я чувствую уверенность в том, что Уинфилд не зайдёт настолько далеко. Он назначит какие-нибудь жёсткие наказания, что ещё более укрепит первенство закона.

Следующие полчаса меня допрашивали относительно моей роли в случившемся. Роуз начала с утверждения о том, что меня вообще не было в том регионе, где случились нападения, и я испортил его, признав, что моё второе «я» отдало приказ.

Роуз допросила меня насчёт моей тогдашней двойной природы, показав суду, что я, согласно моему свидетельству, на самом деле не контролировал свои действия. Она попросила о снисхождении на тех основаниях, что я тогда был не в состоянии принимать собственные решения. По сути, это была защита на основе психической недееспособности.

У Герцога Грамли на эту цепочку рассуждения было одно простое возражение. Обводя взглядом помещение, он быстро просуммировал:

— Мои лорды и леди, мы не можем знать истину того, что происходит в голове человека, но что мы можем видеть, здесь и сейчас, так это то, что Лорд Камерон совершенно явно контролирует свои собственные действия. Его утверждение о том, что он на самом деле не был собой, является не более чем завуалированной попыткой избежать вины. И судить его следует соответствующим образом.

Я видел, как руки Пенни сжали перила перед нами. Костяшки на них побелели, и нервничала не она одна. Обычно невозмутимое лицо Роуз также показывало признаки напряжённости.

«Он так далеко не зайдёт», — сказал я себе. «Изгнание, потеря титула — это я переживу».

Роуз и Грамли произнесли заключительные ремарки, и после этого время настало. Верховный Юстициарий удалился для размышления. Однако он вернулся довольно скоро, лишь через несколько минут.

— Если ответчик соблаговолит встать, я готов зачитать вердикт, — объявил он.

Снова встав, я осмотрел лицо Уинфилда, надеясь найти какой-то намёк на то, что он собирался сказать. По ходу этого дела я ощутил изменение в помещении, новое присутствие. Сбоку вышел Гарэс Гэйлин. Он скрывался за одним из новых щитов от поглядывания, в боковой комнате. Один взгляд на его лицо поведал мне всё, что мне нужно было знать.

«Они его держали здесь с самого начала, как судебного пристава. Он был здесь, чтобы не позволить мне сбежать».