Он не ответил на моё приветствие, вместо этого предпочтя деловитость:

— Не могли бы вы надеть их, милорд, — протянул он мне кандалы, соединённые короткой цепью.

— Я не планирую бежать, — объяснил я. — Будь у меня такой план, я бы уже привёл его в исполнение.

— Они скорее предназначены для того, чтобы не дать вам упасть, милорд, после того, как вы потеряете сознание, — бесстрастным голосом ответил он.

— А это часто случается?

— Да — если вам повезёт, то это случится раньше, а не позже, — сказал он мне.

Мой взгляд был невольно притянут к сложенному кольцом плетёному чёрному кнуту, отмокавшему в стоявшем поблизости ведре. Нацепив оковы себе на запястья, я поднял руки, чтобы показать их толпе. Моё положение и так было унизительным, но я посчитал нужным продемонстрировать свою решительность.

Они промолчали, но все взгляды были прикованы ко мне — в некоторых была жалость, в других было злорадство над униженным лордом, а большинство остальных показывали обычный интерес. Для них я, быть может, был лишь источником развлечений.

Пенни явилась вместе с Роуз и Уолтэром, но мы исключили всех остальных жителей Камерона, особенно детей. Ариадна пригласила их встать рядом с собой из доброты, но гнев Пенни этому препятствовал. Она винила Королеву не меньше, чем Юстициария.

— А зачем вымачивать кнут? — спросил я, пока палач помогал цеплять соединявшую мои запястья цепь на крюк, торчавший из столба в центре помоста.

— Мы вымачиваем его в рассоле, милорд, чтобы уменьшить кровотечение. Врачи говорят, что позже это также помогает ранам не загнить, — охотно ответил он. — Но лично я думаю, что это начали делать, чтобы удары были больнее.

Я начал чуять, что в этом была какая-то тема.

— Попытайтесь не слишком напрягаться, — добавил он. — Тогда удары будут рассекать спину не так глубоко.

«А сколько людей на самом деле сохраняет достаточный для этого самоконтроль после начала наказания», — задумался я. «Это ты уже говоришь, чтобы меня помучить».

Я наблюдал за толпой, слушая, как он готовит кнут, стряхивая с орудия лишнюю жидкость, и позволяя ему размотаться позади меня подобно злому змею. Я позаботился о том, что не смотрел на Пенни, когда скорее почувствовал, чем увидел, как он занёс руку для первого удара.

Через моё сознание взрывом пролегла полоса пылающего белого огня, стерев из моего разума все остроты, какие только могли у меня быть. Я каким-то образом полагал, что, быть может, я смогу сжать зубы, и пережить всё, не издав ни звука, но моё тело взяло дело в свои собственные руки. С моих губ невольно сорвался странный визг — потому, быть может, что кнут ударил, когда мои лёгкие были наполнены лишь наполовину.