Да уж.

Пыльно.

— Дверь вообще была закрыта, но я ключи подобрала.

И темно. Шторы плотно сомкнуты, но щель все равно остается, и сквозь нее проникает солнечный свет. Он наполняет комнату, слишком большую, чтобы этих крох хватило разглядеть ее содержимое.

Кабинет?

Похоже. Огромные в потолок шкафы с темными стеклами. Что за ними скрывается? Стол тоже немаленький. Впрочем, кажется, в этом доме вообще любят крупные вещи. Кресло темного цвета. Не черный, нет. Коричневый? Или красный? Тускло поблескивают гвоздики, манят присесть, убедиться, что, несмотря на прошедшие годы, кресло крепко.

И Луку выдержит.

Пожалуй, что.

Еще одно, в которое опускается женщина. Она обнимает себя и замирает ненадолго, сосредотачиваясь.

— Здесь меня считают неблагодарной тварью. Им кажется, что я не вижу, что не понимаю очевидного… Ник заботится. О да, Эшби умеют казаться заботливыми. Но правда в том, что эта забота ничего ему не стоит. У него миллионы… и что? Он нанимает сиделок. Он отправляет Зои ко врачам. Оплачивает эти поездки. И мои долги. Он содержит и меня… и не только меня. Мой брат готов мне шею свернуть за одно слово против Ника. А почему? Потому что Ник выплачивает его долги. И Так может пить, не думая о последствиях. Я… мне приходится подыгрывать, хотя мы оба знаем, что все вокруг — ложь…

— Что именно?

Лука обошел женщину, которая сгорбилась и разом постарела, будто полумрак стер маску, обнажив истинное лицо.

— Там… есть лампа. Включите. Пожалуйста. Только шторы не трогайте. Это кабинет Станислава… отец Ника… он был хорошим человеком. По-настоящему хорошим… и он не допустил бы этой свадьбы, да…

Вздох.

И лампа действительно есть, массивная, с медным основанием и шляпкой абажура, расписанного розами и драконами. Стекло почти растворяется в электрическом свете, и кажется, будто эти розы парят в воздухе. И драконы с ними.

— Ник сюда не заглядывает. Да и я… честно говоря, случайно нашла. Думала, что они все перестроили.

— Кто?

— Ник и Зои. Она сказала, что Ник попросил поработать с домом. Что обстановка устарела. Господи, моя девочка была так рада. Она просто светилась от счастья. А мне уже тогда было не по себе. Я отговаривала ее.

Круг света лежал на столе.

А кресло оказалось алым. Яркий насыщенный цвет. И стоило прикоснуться, как оно медленно повернулось, не признавая за Лукой право сидеть здесь.