– Не пасынки, – отвечая на мысли Берцедера, промолвил Шеайнерес. – Дети.

Он положил ладонь на чёрную поверхность обсидиана – и существо внутри забилось сильнее.

– До Холдона… я пытался передать свою кровь иначе. Сотворить помощников лишь силой артемагии. Но они не обретали человеческий облик. И ждать их пробуждения было бы долго… я был всё же слаб. Тогда я пошёл другим путём, найдя женщину, чья магия была сильна, а тщеславие – велико… Которая дала бы мне всё, что я бы не пожелал, за мою науку. И она подарила мне сына в нужном облике. Эти же…

Обсидиановые глыбы выплывали и выплывали из дверей – Берцедер знал, что их не один десяток в подвалах…

– Они выросли за годы, – молвил Морозящий, глядя на кристаллы холодными глазами. – Теперь оставь меня с ними. Детей нужно разбудить. Мы вскоре отправляемся, а путь неблизкий.

Берцедер с тайной гордостью отметил, что никто из его учеников не показался в коридоре: им не было отдано такого приказа. Впрочем, они – пыль. Он избавился от последней слабости и теперь желал сделать для Шеайнереса еще хоть что-нибудь.

– После пробуждения вашим сыновьям понадобится пища…

– Да.

– Выводить ли мне на улицу учеников?

Несколько мгновений Морозящий смотрел ему в лицо. Не одобрительно или как-то еще – просто изучающе.

– Выводи, – ответил он после этого. – Любая вещь может быть обращена в дело – если попадет в умелые руки. Создашь порталы до Семицветника. Пусть твои ученики принесут драконьей крови и драконьей плоти. Это будет пищей. А когда мои дети поднимутся на крыло – им потребуются всадники.

Он отвернулся и направился туда, куда сносили большую часть черных, с прожилками, неровных глыб, высота которых доходила до четырех метров. Берцедер принялся выгонять из помещений учеников и осмысливать сказанное.

Поднимутся на крыло…

Мелькнули перед внутренним взором чёрные с серебром крылья. Морозящий Дракон был так назван неспроста. Во время обряда его магия действительно смешалась с магией драконов древности – не этих одомашенных ящерок, которые шныряли в небесах Целестии, а настоящих летучих хищников. Поэтому-то он был почти неуловим даже для Первой Сотни, и чтобы справиться с ним, понадобился уход большей части Первой Сотни в свет.

Однако Дракон не погиб. Как и Алмазные Рати, он уже находился за пределом смертности – ибо не был в полном смысле живым существом, а приближался в своем совершенстве к артефактам. Артефакты же существуют, пока существует их цель.

Отданные Светлоликими силы лишили Дракона способности летать и ослабили настолько, что силой он едва не сравнялся со смертными. Однако не погиб и, затаившись среди людей, дождался, пока все из оставшихся Светлоликих уйдут из Целестии. Он ждал терпеливо – потому что знал: и он тоже ослабил братьев. Сотворенное Лютыми Ратями навсегда отравило память Светлоликих и лишило их покоя.