Эльф громко судорожно сглотнул… но не отвел взгляда. Не спросил, откуда Коулу это может быть известно. И не сказал, что он ошибается.

– Завтра утром меня снова сделают Усмиренным, – сдавленно прошептал он. – Больше всего на свете я хочу умереть.

Коул печально кивнул, но ничего не сказал. Он упорно смотрел на пляшущий огонек свечи, и некоторое время они сидели молча. Коулу казалось, что быть Усмиренным не столь уж плохо. Он так долго страшился тьмы, что, наверное, испытал бы облегчение, будь с делом покончено. Стать ничем страшно лишь до тех пор, пока не станешь ничем.

Так же как умирать страшно, пока не умрешь.

– Я могу вывести тебя отсюда, – сказал он вслух. – За этим я и пришел.

– Вывести?… Как?

– Так же как вошел сюда. – Коул помолчал, тщательно обдумывая мысль. – Мне кажется… если ты будешь со мной, я сумею заставить храмовников не замечать и тебя. Мы выйдем вместе, и они больше никогда не смогут причинить тебе вред.

– Что, если это не сработает?

– Тогда ты умрешь.

Фарамонд был ошеломлен, словно мысль о побеге никогда и не приходила ему в голову. Он встал, забегал по комнате, возбуждаясь все сильнее… но вдруг остановился, угрюмо глядя на окно, за которым сыпал снег.

– И куда же ты меня уведешь? – спросил он.

– А куда ты хочешь пойти?

– Я не знаю даже, куда мог бы пойти.

Коул ничего не мог предложить. Мир за стенами башни был ему совершенно неведом. То немногое, что он увидел за время путешествия в крепость, наводило на мысль, что мир этот холоден и страшен; люди, живущие в нем, обращают друг на друга даже меньше внимания, чем на него, Коула.

– Где угодно будет лучше, чем здесь. Разве нет?

Фарамонд подошел к окну, легонько провел пальцами по решетке. Железные прутья уже покрыл тонкий слой изморози.

– Зимы в Адаманте ужасны, – проговорил он. – Пустыня промерзает насквозь, а песок… ветер дует с такой силой, что тот, кажется, сдирает плоть с костей. Люди в крепости начинают готовиться к зиме задолго, и все равно каждый год кто-нибудь погибает. Охотники, застигнутые бурей, заезжие торговцы, не знающие здешних мест, неразумные дети…

Коул не знал, зачем эльф рассказывает ему об этом, но все равно слушал. Странно… очень странно. Прежде всякий раз, когда он отыскивал одинокого и отчаявшегося человека, его подгоняла к цели нестерпимая жажда. Он нуждался в своих жертвах точно так же, как они нуждались в нем. Времени на разговоры не оставалось, потому что ему нужно было увидеть в их глазах узнавание – тот предсмертный миг, в который они даровали ему возможность снова стать настоящим.