– Разумеется, не дверь в Лабиринт, которую вы и так видите, а другую. Здесь много дверей, но для вас они недоступны, как для неспециалиста. Поэтому я здесь с вами, чтобы помочь вам в них ориентироваться.

– А почему я вообще все это вижу? – поинтересовался Кантор, обводя рукой вокруг. – Если эта магия мне недоступна, почему я здесь оказываюсь? Я же не проваливаюсь, когда меня лечат, к примеру, или еще как колдуют…

– Потому, – пояснил мэтр Истран, направляя его в сером тумане, – что школа Высшего Разума наиболее близка к магии, которой пользуетесь вы. Это объясняет также то, что отсюда есть дверь в Лабиринт. Это соседние субреальности, поэтому у вас и получилось успешно противостоять Джоане. Кстати, не надо так на нее злиться, при всех своих недостатках она вовсе не такая злодейка, как вам кажется. Если она вас чем и обидела, то вы с ней расплатились за это с лихвой, могу вас заверить.

Кантор воздержался от комментариев и, чтобы не застрять на неприятной теме, поинтересовался:

– А вот она здесь была сама собой, а вы почему-то видитесь как облако… Отчего так?

– Джоана молода и самоуверенна, – прошелестел рядом тихий смех, – и поэтому позволяет себе щеголять без щитов. Люди в моем возрасте уже не делают таких глупостей. А теперь пойдемте. Думайте о том, что вы хотите вспомнить, и нужная дверь найдется быстро. Только постарайтесь сосредоточиться, это место слишком живо напоминает вам о поединке с Джоаной, и это будет вам мешать.

Кантор честно попытался сосредоточиться и напрячь память именно на одно конкретное событие, хотя, видит небо, – меньше всего он хотел бы вспоминать что-либо связанное с Кастель Милагро. Сцена в странной комнате помнилась урывками, клочками, восстановить ее по порядку оказалось сложно, поскольку все урывки перепутались и что происходило сначала, а что потом, определить было почти невозможно.

Жак стоит на четвереньках, и его выворачивает, словно он слопал ведро крысиной отравы… Кажется, это было вначале…

А потом… не помнится… больно… темно… неровное щелканье… ботинки… Жаковы ботинки где-то на уровне глаз, а там, вверху, что-то жужжит и гудит, и Жак тихо ругается сквозь зубы… Или молится? Нет, ругается матом на чистом мистралийском с примесью непонятных слов… Он что, мистралиец? Не может быть, какой из Жака мистралиец…

– Вот она, – деловито прошептало где-то за спиной белое облачко, и перед Кантором распахнулась дверь, в которую он выпал, как бывает иногда в бреду, когда реальность меняется так мгновенно, что кажется, будто проваливаешься с уровня на уровень. Он тут же в подробностях увидел комнату, которую пытался вспомнить, причем увидел с той же точки, что и тогда, – с полу. Над ним возвышался Жак и действительно тихо ругался по-мистралийски, словно у него что-то не получалось. Странно, как у него могло что-то получаться или нет, если он стоял и ничего не делал. Даже когда человек колдует без пассов и вербального компонента, по нему это должно быть видно, а тут…